Любовь Сергеевна Безбах - Бумажный огонь (СИ)

оправдывалась Ёсико сквозь смех.

  - Ай-яй-яй, - покачал головой дед, увидев парня в женском кимоно у себя дома.

  - Деда, это рабочий с фабрики. За ним гналась полиция, - объяснила внучка.

  - Что ж теперь делать? Садитесь. Ёсико, приготовь чаю нам с гостем. Побеседуем...

   Поздно вечером Кэн осторожно вернулся в общежитие. Комната встретила его мертвой пустотой. Кэн знал, где Хироко складывал сэкономленные деньги. Надо будет передать их родителям - то, что останется от похорон. Не было сил залезть в скудные пожитки брата, посмотреть, сколько тому удалось скопить. Как-нибудь потом...

   Общежитие затаилось. За фанерными перегородками обычно слышались разговоры, хохот, звон посуды. Сегодня холостяцкое жилище стыло безмолвием.

   Сидеть в пустой комнате было невыносимо. Идти на улицу - страшно. Закаменело в груди, вздохнуть нельзя. Кэн подумал о Ёсико - словно чуть-чуть приподнял на груди тяжелый камень. Дышать стало легче. День он провел у нее, помогая на огороде. Он и словом не заикнулся о сватовстве, не до того было.

   На следующее утро Кэн пришел на фабрику, настороженно озираясь на каждом шагу. Внутренне он подготовился к аресту, но все равно боялся.

   Цеха грохотали, как обычно. Рабочих было гораздо меньше, но они работали. Титоси ему обрадовался:

  - Жив, башка деревянная! Я уж думал - не затоптали ли тебя вчера случаем? Или в участок... того... Эх... Работать будем, как чертенята в аду у католиков. Видишь - мало нас осталось. На допросах отдуваются. Выпустят, наверное, так ведь и поувольняют.

  - Где Ясуда?

  - Как где? Арестовали. Будут судить, посадят.

   'Если полицейские меня узнают, то тоже посадят', - подумал Кэн. А ведь его вряд ли опознают! Преследователи не видели его лица, только спину. Сунув губы в глухое ухо мастера, он спросил:

  - Заработок-то повысили?

   Титоси рассмеялся и махнул рукой. Смех потонул в грохоте агрегатов.

   Напрасно погиб Хироси, совсем напрасно...

  2010 г.

<p align="right">

 </p>

--">