Дмитрий Петрович Шушулков - Фазаны (СИ)

  Миша Илийчин лежит в тени шиповника, от нежелания подняться зарывает взгляд в пыли уставшего лета. Невыносимый зной всё сушит кругом, кажется, осени вовсе не будет, она спряталась где-то далеко в убранных полях, боится в село заходить.

  Нагретая торопливым солнцем земля с самого утра палит предстоящий день. Дикая роза, под которой Миша валяется, давно отцвела, колючие ветки увяли и сморщились от скуки за влагой. Широкие виноградные листья дворовой арки лениво шевелятся под настырным пчелиным жужжанием, пчёлы обсели все потрескавшиеся спелые гроздья, обнаружили узкую добычу жаркому труду.

  Адаш Рытков щурит татарские глаза, плотные вороные волосы блестят кипящей смолой, перхоть сыпется как порох. Он закидывает за плечо блеск стёртого ножика, привязанного к поясу тонкой тесьмой, сдирает шкурку с пристрелянного в люцерне зайца. Последний укос зацветшей травы сушится по всему двору. Пчёлы целуются с привезённым полем, торопятся собрать нектар, пока солнце окончательно не усушило лиловые соцветия степи; рой спешат последний ломоть лета в близкий улей унести.

  - Миша, скажи фазан, - говорит Рытков уроненным в землю голосом.

  - Фффаззан! - громко, хрипло, протяжно, пьяно доносится из колючих кустов, и пчёлы всего двора, на время перестают жужжать.

  Рытков из глиняного, с исцарапанной глазурью, кувшина - наполняет стакан новым вином, и опускает в затенённую глубину кустов, к самым Мишиным губам: - Пей Сверчок, за красивое слово - фазан! На фазанов охоту открыли! Когда люцерной кузов машины загружал, издалека пёстрых видел, выстрел в зайца их вспугнул, погнал пернатых в рощу. А удачный заяц невезением обернулся: бригадир меня в покосе застал..., и кол воротный у себя сковырнул, когда въезжал. Чтобы злость окончательно ушла, скажи Сверчок, ещё раз фазан.

  - Фффазззанн! - снова говорит Миша выдержанным голосом, - слово его такое, жесть кривит, даже не определишь, откуда и как брошенный в пыли человек красоту далёкой птицы сумел словить. Тень убежала от долго валяющейся без дела головы.

  - Никто не вытянет так сочно короткий перелёт моей мечты, потому ещё стаканчик браток, залей бродящим желанием пернатую лимонную дичь.

  Пропавший гул пчёл, оживает в скошенной люцерне и широкой лозе.

  Пролитая новым, ещё горчащим вином, пазуха Миши, - облеплена пылью, соломой, и мухами. Он никогда не передумает говорить волшебное слово фазан.

  - Ффааззаннн! - и ждёт ещё стакан мутного вина.

  - Румка! - завёт жену Адаш, - тушка выпотрошена, жарь в старом вине, с чесноком.

  Румка сердита: - кол уличный сдвинут, не закрывающиеся ворота открыто улицу светят, удобства двора прогоняют. Проезжавший мимо на бортовом газоне Цирю, кол сбитый увидел, остановился: тоже ружьё имеет, кривизной столба возмущён, к тому же приятель; принялся Адаша отчитывать:

  - Кто так задний ход даёт, внимательно надо руль крутить, понял ты, я за двадцать лет даже веткой кабину не царапнул, а ты ворованной люцерной целые ворота перекосил, кол вывернул. Я тоже с утра уготовил запас сена, двор себе подмёл, помог жене печь побелить; позднюю наседку корзиной сплетенной накрыл - пусть меньше ходит, яйца не студит. Понял, как расшатанный день ровно начинать надо. А ты в непомерную ширину ворот криво прицелился, геометрия у тебя никудышная, тоже мне ловкач.

  - Вот это настоящий муж, не наши..., - Румка переживает за кол, заодно жалеет больную жену всегда пьяного Миши.

  Миша дополз до ствола айвы, ухватился за дерево и еле установил худые ноги, шатанием добрался до шума у ворот со сбитым столбом. Вокруг сердитый семейный народ ходит, ворота настежь раскрыты, нигде нет тени рядом. Раскрытым ртом все слушают Цирю, и смотрят на скошенные ворота: беда,- ворованная люцерна просматривается.

  - Разве это ломание, потянул обратно тросом и кол на месте. Я дяде

--">