Татьяна Викторовна Тихонова - Туманный край (СИ)

class="book">   - А ты не лезь без очереди, - сонно качнулся тот, но лошадей опасливо потянул за повод. Завизжал, ерепенясь, каурый.

  - Зачем лиса слепого обидел, старый чёрт, да ещё хвост бедолаги себе привесил? Для красоты, видать! - крикнул отец Скоры, запрокинув голову.

  Стало тихо.

  Скора видел, как задёргался глаз у отца, и сам забоялся за него, да и за себя, чего уж там, душа замерла. Трихвост, махина эта бездушная, поди, прихлопнет, не задержится. Но как же лиса жалко. Глаза отыскали на чешуйчатой шкуре белый, отчаянно мечущийся на ветру хвост.

  Народ отхлынул от дракона.

  Скора втянул голову в худенькие плечи, но настырно посмотрел в огромный глаз с узким зрачком, уставившийся на него. Глаз крутанулся с него на отца и обратно. Громыхнул будто гром. Туша затряслась. Гром стих. "Поди разбери, смеётся или рычит, сейчас прибьёт или подождёт", - зло сплюнул Скора.

  А Трихвост вдруг встряхнулся и ощетинился весь! Скора похолодел. "Ну чего плеваться вздумал, придурок, только на отца гнев навлечь, меня поди эта туша и не заметит!"

  Скора видел до мелочей лес чешуин, вставших на ребро. Запах пошёл удушливый, звериный. Лысое и противное серо-чёрное тулово змея в ложбинах, будто донышки высохших в раз озёр...

  И вдруг вскрикнул.

  Там, где трепыхался белый хвост, в одной из таких ложбин, лежал лис. Потянулся задней лапой, длинно так, всласть, и опять спрятал под себя. Спит... Лис спит! Сердце запрыгало радостно. Мрачное, безысходное, смертное, навалившееся вдруг рассеялось.

  - Не буди, - пророкотал дракон. - Пусть спит бродяга. Отправился на дальний остров к другу, да силы не рассчитал. Он же медленно телепает. Смотрю, сидит у дороги. Так, уставившись на соседнюю ёлку, и попросил довезти.

  Лис спал, свернувшись клубком, будто в гнезде. Чешуины улеглись, и хвост белым облачком замотался на ветру.

  Послышался смех. Люди растерянно расходились, потому что смотритель на вышке уже кричал, крутясь во все стороны, чтобы торопились, "что я вам тут до ночи сидеть буду, как чайка на рифе"... И все заспешили. Телеги заскрипели, въезжая на каменные плиты моста. Ветер крепчал. Собирался шторм. Обычное дело - проезд будет закрыт. В шторм волной смывает всё, что окажется на пути у взбесившейся воды, мост заливало полностью.

  Трихвост ждать не стал - по мосту пройти ему не успеть - подошёл к краю пристани, перевесился тушей вниз и скользнул с невысокого обрыва. Все ахнули, свернули шеи, чтобы посмотреть. Ведь старик давно не летал, сверзится в море, к Веде не ходи! И продолжали ехать. Возвращаться - плохая примета, всё пойдёт набекрень, неизвестное влезет в твои дела и перемешает их по своему усмотрению, идти надо только вперед.

  А Трихвост вывернулся у самой воды, коснувшись брюхом гребней волн, и стал тяжело уходить влево, там противоположный берег пониже, легче будет приземлиться.

  Вереница возов, телег, пеших и всадников тянулась до самой бури. Уже смотритель охрип, призывая не втягиваться больше на мост.

  - Нельзя, вода высокая идёт! - орал он, вытирая катящийся градом пот.

  Стояло душное затишье, как бывает перед грозой. Однако вода в проливе уже грозно поднялась, выгнулась. Между островами ещё тихо, но верхушка маяка на Маяковом уже была почти скрыта сеткой то ли дождя, то ли клочьями тучи.

  Непогода она такая, что принесёт - не известно никому. Однажды принесла кита. Кит перегородил пролив. Возился так, что разворотил тушей берега, а сдвинуться с места не смог. Поднялась вода и затопила берлогу Трихвоста. Трихвост согнал лошадей со всей округи. Отыскал и вытянул из берлоги огромную бухту каната из воловьих хвостов, впрягся сам и тащил кита до глубокой воды.

  Кит уходил и пел. Песня его нелепая, пронзительная долго висела над морем. Трихвост до ночи сидел на берегу. Скора тогда мотался поблизости, хоть отец и кричал ему, чтобы он уходил.

  - Эти громадины придавят и не заметят. Может, и прольют потом слёзы, но

--">