Василий Александрович Журавский , Николай Яковлевич Воробьев - Узелок на память [Фельетоны]

прочь, Полкан! — крикнул хозяин, и пес, виновато вильнув хвостом, скрылся в глубине сада.

Виктор Николаевич приготовил чай, поставил на стол варенье и говорит:

— Извини, что приходится самому потчевать тебя. Жена уехала к сестре во Владимир погостить денька на три, а дочь с мужем на юге отдыхают. Я в некотором роде холостяком остался. Одиночкой, так сказать. Правда, вчера мы с директором опытной станции Поплавковым кутнули маленько у меня. Он на Азовское море в командировку собирается. «Поживу, — говорит, — месяца полтора в Ейске, а потом в Сочи наведаюсь, погляжу, как там морскую ставриду в пресноводном бассейне акклиматизируют».

— Должно быть, интересная работа у вас на рыбоводной станции? — заметал я.

Мой друг как-то насторожился и очень пристально посмотрел на меня. Потом неторопливо помешал ложечкой в стакане и, понизив голос, ответил:

— Доверительно только могу рассказать тебе, но пусть это останется между нами.

Гребешков-Куделин уселся поудобнее в кресле, закурил трубку и начал с образных выражений:

— На безрыбье, как говорится, и рак рыба, а у нас на станции ни рыбы, ни раков. Ты спросишь, почему? Охотно отвечу: потому, что работаем с кандибобером. Шиворот-навыворот! Понял?

Есть у нас сектор генетики. Ну, что такое сектор, ты, наверное, знаешь. Это два кандидата, три младших научных сотрудника, лаборанты, а потом кабинеты, приборы, орудия лова, разные там снасти-мордасти. А результаты?.. Тю-тю! — присвистнул Гребешков-Куделин и щелкнул пальцами. — Не вытанцовываются!

Девять лет мусолили генетики родословную карпа. Втемяшилась им в башку чешуя — ничего другого знать не хотят. Чешуя — и баста! С этим, дескать, признаком связана древняя история карпового отродья. Мы должны, говорят, докопаться до самых глубин теоретических познаний.

И ведь докопались-таки! Всю подноготную выворотили наизнанку. Четыре сорта карпа отыскали. Новым открытием обогатили ихтиологию. Оказывается, не всякий карп имеет сюртук на плечах. Иные плавают в чем мать родила — голиком. Без единой чешуйки. Эти бесстыдники выглядят в глазах наших рыбоводов героями. За голым карпом, говорят они, большое будущее. Его скоблить не надо. Он экономичен, у него коэффициент отдачи высокий. Вынул из пруда — и ать! — на сковородку. Жарься!

Монографию о нем сочинили. Вон она, на полке. Возьми-ка, полистай! Страниц четыреста накатали. Любят у нас козырнуть эрудицией!

Я взял пухлый том в ледериновом переплете и начал листать. У меня в глазах зарябило. Книга от корки до корки начинена цифирью.

— Скучища смертельная! — пояснил Гребешков-Куделин. — Если эту книгу почитать карпам на слух, они богу душу отдадут. Не вынесут!

— А вы бы обсудили ее, прежде чем печатать.

— Ого, думаешь не обсуждали? Замдиректора по науке в восторге от нее. Говорит, «Монография голого карпа» станет настольной книгой всякого заядлого рыболова…

— Не все же у вас такие, как генетики! — перебил я своего друга.

— Да как тебе сказать? — задумался он. — Конечно, не все. Есть у нас замечательные работники. Они то и дело в колхозы наведываются, помогают сельским рыбоводам создавать образцовые водоемы… Да ты бери варенье, не стесняйся, у меня этого добра полна кладовая.

Я добавлял варенья, пил чай, не торопясь, и слушал презабавный рассказ Гребешкова-Куделина.

— Вот ты говоришь не все такие. А позволь доложить тебе о заведующем сектором акклиматизации Лыкове. Умора!

Разузнал однажды Лыков, что в Амуре толстолобик водится. Рыбка с таким игривым названием. Дальневосточная. «А подать сюда толстолобика! — бросил он распоряжение завхозу. — Мы ему покажем кузькину мать в нашем среднерусском климате!»

Снарядили экспедицию. Устроили проводы. Все честь по чести…

Добрались наши рыбаки до Амура, наловили толстолобиков и в живорыбный вагон. Привезли, пометили каждого особой меткой, занесли в журнал и, благословя, пустили в пруд. Привыкайте, мол, растите и размножайтесь!

Цыплят по осени считают. Придерживаясь этого народного обычая, мои коллеги тоже решили заняться подсчетами. Ой, и потеха была! Как вспомню заседание ученого совета, смех разбирает.

Докладывал на совете сам Иван Николаевич Лыков. Ты послушай, Михал Михалыч, что он говорил нам. Я даже записал его. «На контроле у нас значилось пятьсот толстолобиков. Когда мы опустили воду, то на дне пруда обнаружили четыреста девяносто восемь трупиков. --">