Саша Черный - Кому в эмиграции жить хорошо

утешала каждого

Широкою рукой.

Кабы судьба треклятая

Хоть хвостик бы оставила

От всей моей от щедрости, -

Ни одного несчастного

Средь нас бы не нашлось…

Эх, сколько горя горького,

Бескрайнего, бездонного

В каморку эту тесную

Текло, лилось рекой!

Ведь я же тоже, милые,

Не истукан бесчувственный,

Не янычар с кинжалищем,

А русский человек.

Да вот теперь и тюкнуло:

Клиенты все посхлынули…

Поди, не верят более

Ни картам, ни судьбе.

Да и с деньгами, яхонты,

Все нынче подтянулися:

Уж лучше съесть две порции

Монмартрского борща,

Чем зря с судьбой заигрывать -

Доить ежа в мешке…

Вот и сижу счастливая, -

Вяжу жилеты теплые

Да по домам окраинным

Знакомым разношу -

Коли у вас в редакции

Кому-нибудь понадоблюсь, -

Свяжу в кредит, родимые,

Хоть тридцать лет носи!..»

Приятели почтительно

Гадалке поклонилися,

Сверх таксы расплатилися,

Вздохнули и ушли.

IV

Час от Парижа - много ли?

По тишь в полях безмерная,

Вокруг усадьбы крохотном

Крутым кольцом стена.

Каштаны оголенные

Мотаются-качаются,

Луна, бельмо печальное,

Над кровлей ворожит…

А из окна вдоль дворика

Желтеет свет полоскою.

Тепло и столовой низенькой…

Хрипят-стучат часы.

Приятели-анкетчики

Пьют чай с вареньем яблочным

У круглого стола

И слушают задумчиво,

Как голосит комариком

Пузатый самовар.

Их добрая знакомая,

Дородная хозяюшка

Агафья Тимофеевна,

Шестое выдув блюдечко,

Ладонью губки вытерла

И начала доклад:

«Что вам сказать, затейщики?

Живу-дышу, не жалуюсь,

Мои испанки-курочки,

Могу сказать, не хвастаясь,

Известны всем вокруг.

Пером, как уголь, черные,

Дородны, как боярыни,

Штаны на ножках - с муфтою, -

Не куры, а орлы…

И яйца, что гусиные, -

Чуть наберу лукошечко -

Не донесешь до станции,

С руками оторвут.

Но, как раба последняя,

Весь день-деньской я в хлопотах, -

С зари помет выскребывай,

Курятник подметай,

Да тачку при из лавочки

С пшеном иль с кукурузою, -

Едят мои испаночки,

Как батальон солдат…

Все, почитай, что выручу,

Они же сами слопают,

А я с моей племянницей

Остаточки жую.

Ни именин, ни праздников,

Среда ли, воскресение,

Одним лишь руки заняты,

Одним башка затуркана:

Корми, лечи и чисть.

А летом… сверх пропорции

Другие удовольствия, -

То вдруг подроют сеточку,

Здоровые ведь, бестии! -

И шасть к соседу в сад…

Летишь, скликаешь, мечешься.

За вес, что смято-склевано,

Свои яички кровные

Неси соседу в дань…

А ястребы? А коршуны?

А крысы с ближней мельницы?

Повадились, проклятые,

Прорыли ход под сеткою

И задушили, аспиды,

Четырнадцать цыплят…»

* * *

Агафья Тимофеевна

Седьмое блюдце налила,

Подула и отставила

И кротко говорит:

«В усадьбе этой, милые,

Конечно, есть счастливые,

Да только уж не я…» -

«А кто?»- привстав над креслицем.

Спросил Козлов стремительно,

«Да, куры, куры, батюшка!

Живут в тепле и в сытости,

Без горя и забот…

Не я ль при них поденщица?

Не я ль за них уборщица?

А им, вальяжным барыням,

Всего лишь и хлопот -

Знай с петухом амурничай,

Да яйца от безделия

По всем углам неси…»

* * *

Три друга рассмеялися,

И в старом самоварчике

Три рожи добродушные

Широко расплылись.

V

Козлов сидел с коллегами

У милой Веры Павловны,

У тетушки своей,

И слушал, как расписывал

Приехавший из Африки

Российский эскулап

Житье свое гвинейское,

Похожее на взмыленный,

Бенгальско-экзотический,

Благополучный фильм.

Да-с… Земство наше черное,

Дремучее, просторное,

Не то что здешний быт.

Я тачку эмигрантскую

В Европе --">