Владимир Шуля-Tабиб , Михаил Иосифович Шульман - На бодворке, на лавочке

Михаил Шульман,

Владимиr Шуля-Табиб

НА БОДВОРКЕ, НА ЛАВОЧКЕ

Какой-то мудрец однажды сказал:” На три вещи в мире можно смотреть бесконечно: на горящий огонь, на текущую воду и на паркующуюся блондинку.” Блондинок сегодня на бодворке не было, поэтому оба - отец и сын - смотрели на

лениво плещущийся у ног океан. Еще не палящее, но очень теплое апрельское солнце, тихий

по-безветренному залив, вылезающая отовсюду молодая зелень навевали такое сонно -

спокойное настроение , что даже говорить было лень.

Они были похожи: оба невысокие, располневшие, усатые. Отец сохранил достаточно

густую, темную с сединой шевелюру, сын приобрѐл приличную лысину, то ли по причине

постоянного ношения фуражки в бытность службы в армии, то ли из-за радиации, полученной в Чернобыле, где он провѐл восемь месяцев и растерял последнии иллюзии в

отношении родной страны и армии - кто знает!

Оба писали и издавались,но для отца литература была делом жизни: преподаватель, позже -

профессиональный писатель. Сын себя серьѐзным профессионалом не считал.

А ещѐ оба были ветеранами войн: отец - Второй Мировой, сыну достался Афганистан.

На угол скамейки легла тень: сзади подкрался сосед отца - Гриша, бывший актер, сохранивший седую львиную гриву без единого тѐмного волоса, неукротимую энергию, несмотря на его 75, и твѐрдую уверенность, что уж он-то в литературе и искусстве

разбирается на все сто.

- Эй, райтеры! Есть сюжетик - пальчики оближешь! И недорого - всего-то пузырь бренди к

вечеру!

Сын недовольно поморщился: “Господи! Почему каждый козѐл думает, что уж у него-то

есть нечто очень даже и о-ѐ-ѐй! А бедные тупые писателишки только и ждут, когда он им

преподнесѐт будущий шедеврик на блюдечке!”

Но отец уже подвинулся, сделал приглашающий жест. Он выслушивал всех.

- Ну что? Покупаешь? Так вот, в доме напротив нашего живет такой старый чудик, Эля

Кац. Знаешь? И что он уже давно ухаживал за одной мадамой из его же подъезда тоже

знаешь? Это нормально: в нашем возрасте провожать даму до соседнего подъезда уже

утомительно! А так - прогулялись по бордвоку, в лифте попрощались - и вери гуд, домой.

Так вот, говорят, вчера они вроде бы договорились жить вместе. Представляешь? В их-то

возрасте - и такой нахес, три пуда счастья! Так сегодня утром Эля помер! Говорят, от

инфаркта. А может, от виагры? Еѐ вместе с нитроглицерином низ-зя! А без неѐ в 80 -

можно? А без нитроглицерина?

- Не врешь? - нахмурился отец. -

- "Пару гнедых" - полицейскую со "Скорой" - сам видел у подъезда, люди сказали,чтоЭля.

- И все?

- За что купил, за то и продаю. Ты же писатель, остальное придумай сам!

- Если бы я мог всѐ придумать, на хрена бы мне тогда твой сюжетец? Я бы и его сам

сочинил!

- Что знал - сказал. Не хочешь, не надо!

Он разочарованно повернулся и зашагал прочь.

- А знаешь, сынок, -помолчав, неожиданно сказал отец, - этот старый шут что-то учуял!

Давай попробуем придумать. Ты - от себя, я - от себя!

- А тебе не лень? Так спокойно сиделось, думалось...Принѐс же его чѐрт!

- Продожди! А разве неинтересно? Как они встретились, познакомились, как развивалось

всѐ? Чем занимались до встречи?

- Чем занимались... SSI получали, фудстемпы проедали, по докторам катались да на лавочке

сидели - трепались о том, о сѐм. Как его, Эля? Он ведь даже не рыбак, иначе я бы его знал.

- Ну, не всю жизнь так. И вообще - ты и обо мне так же?!

- Ну ты-то писатель, делом занят.

- А вот ты, сынок, похоже , не писатель, раз люди тебе не интересны! Так о чѐм писать-то

будешь?

- Мне, батя, один человек интересен - я сам, вот о нѐм и пишу. В чужую душу не залезешь,