Галина Грушина - Искусство любви

скучала и снова бряцала на лире. Знакомых в Городе у неё не было, в гости никто не звал и к ней не ходили: те дома, где она раньше бывала с мужем либо с Назоном, были для неё закрыты. Выйдя однажды на балкон и со скукой озирая Крытую улицу, она заметила внизу то, от чего её сердце радостно забилось: у посудной лавки стоял Пор, слуга Назона. Тотчас кликнув служанку, – не Напе, – госпожа велела осведомиться, что он тут делает. Пор принёс записку. Сострат, уезжая с купленным работником в Сульмон, озабоченно поручил ему следить за господином, проговорившись о грозившей тому опасности в виде в виде апе и Терции.Пор тут же осведомил о поручении господина и получил за то вознаграждение, как ожидал.

Терция сама изумилась, как сильно обрадовалась, получив записку от Назона. Прижав к груди папирусный клочок, она постояла немного, потом трепетно развернула. Назон, с радостью узнав, что она вернулась из-за моря. спрашивал, когда можно придти к своему божеству. Переведя дух, Терция вспомнила свои нынешние обстоятельства, Бальба, и заколебалась.

– Напе, – позвала она. – Назон в Городе и хочет повидаться.

– Вот напасть! – всплеснула служанка руками. – Ведь вы расстались навсегда. Вспомни, ты и кольцо его утопила.

– Он называет меня госпожой своего сердца.

– Вот горе! Этот Назон липучий, как смола. Порви записку.

– Я только взгляну на него. Подумай, он меня прославил, а ты хочешь, чтобы я обошлась с ним невежливо.

– Ославил он тебя, а не прославил. Выставил, будто голую, людям на забаву.

– Глупости.

– Да как он узнал, что ты вернулась?

Уговоры не помогли, Терция осталась тверда в своём намерении увидеть Назона, и Напе ничего не оставалось, кроме смирения.

– По крайней мере не бросайся ему сразу на шею, – попросила она.

– В этом можешь быть уверена, – гордо обещала она. – Он не услышит тот меня ни одного ласкового слова.

В день, назначенный Назону, весь дом с утра был на ногах. Госпожа велела причесать себя как будто небрежно, с распустившимися прядками, а из одежды выбрала тунику нежную и прозрачную, будто только что встала с постели. Накинув сверху лиловое покрывало, привезённое из-за моря, и взглянув на себя в зеркало, она осталась довольна: пусть видит, чего лишился.

Она вышла к гостю в приёмную в сопровождении служанок, высокомерная и недоступная. Назог загорел, был не по моде коротко острижен и одет, как выходец из муниципия, а не столичный житель. С первого взгляда он ей не понравился, и более всего его новый взгляд, – прямой и твёрдый.

– Я согласилась принять тебя лишь из вежливости, – не садясь, объявила она. – Ты, конечно, понимаешь, что между нами всё кончено, и мы отныне чужие.

– Нет, не понимаю, – тряхнул он головой. – Если любовь уже прошла, мы можем остаться добрыми знакомыми, а не чужими.

– Ах, любовь прошла? Тогда не о чем толковать.

– Погоди же! Отталкивая меня, ты совершаешь ошибку. Рим не простит, если заметит разлад между нами. В глазах людей Назон и Коринна обязаны оставаться любовниками всегда.

– Ты женился?

Он немного смешался:

– Для родителей. Они хотят иметь в доме невестку. Но я не коснулся своей жены: она совсем девчонка и осталась в Сульмоне .

– Уходи. Возвращайся в Сульмон.

Он медлил, омрачившись:

– Ты не отпустишь служанок, и мы не поговорим с глазу на глаз?

– Ни под каким видом, – вмешалась Напе, заметив, что Терция колеблется. – Достаточно ты нас измучил. Сколько слёз пролила моя госпожа!

– Ах, замолчи! – вспыхнула Терция.

– А что, неправда? Стишки, веночки, грошовый перстенёк, – вот и вся корысть. А бедная госпожа чуть не умерла, освобождаясь от плода, которым ты её одарил. Да ещё вынуждена была терпеть негодного любовника…

– И измены…. – шепнула, поникнув Терция.

Назон обиделся:

– Я тебе никогда не изменял! Как? Напе меня оговорила. Ах ты, дрянь! (это служанке) Как ты смеешь расстраивать госпожу выдумками и небылицами? Пошли все вон!

И он вытолкал вон поднявших визг девушек. Терция, сделав вид, что плачет, опустилась на скамью; лиловое покрывало соскользнуло на пол, обнажив прикрытое воздушной тканью плечо.

– Люби меня! – бросился к ней взволнованный поэт. – Моя Коринна! Наши имена будут неразлучны во веки веков, так неужто мы сейчас расстанемся? Будь всегда моей песнью, моей любовью, ненаглядная, бесценная крошка!

– Ты меня ещё чуть-чуть любишь? – осушила она слёзы.

– В сто раз больше, чем раньше.

– Но ты женился.

– Я уже позабыл --">