Галина Львовна Романова - Дороги богов

пиршественном зале, где пока еще было сумрачно и прохладно от каменных мрачных стен, но уже суетились рабы, убирая и готовя большой пир. Добычу свалили у камина, в котором можно было зажарить целого быка. Викинги задержались у корабля — они на своих плечах вынесли его из воды, оттащили под навес, осмотрели днище, сняли мачту и убрали весла и только после этого пришли в дружинный дом, где и, не дожидаясь вечера, устроили дележ.

Первым то, что ему было по нраву, отбирал сам Эрик Медведь. Потом наступал черед его сыновей, потом — кормчих и бедных родичей, сражающихся под его знаменами, а остальное разбирали простые викинги. Не смея приблизиться, прижавшись к стене, я жадно смотрел на них. Меня не прельщали золото и украшения, тюки тканей и шкуры, вино и рабы. Но среди этих никчемных для меня вещей были и редкие мечи, тонкие, чуть изогнутые, необычайно острые и легкие. Откуда их привезли, я не знал, но все бы отдал за такой меч. Я чувствовал себя викингом, я хотел быть таким, как они!

Эрик Медведь горстями черпал из небольшого бочонка золото и украшения — судя по всему, собранные с населения какого-то городка как откуп. Кроме драгоценностей, он взял себе те самые тонкие чуть изогнутые мечи, меха и яркие ткани — подарить жене, госпоже Идуне. Забрав свое, он выпрямился и вдруг заметил меня — забыв осторожность, я подобрался неприлично близко и едва не дышал в затылки викингам.

В первый миг, заметив его взгляд, я здорово испугался — отец мог подумать, что я собираюсь что-нибудь украсть. А рабу не положено было иметь что-либо свое — все, что его окружало, и он сам, принадлежало хозяину. За воровство убивали. Но отец не думал сердиться. Вместо этого он поманил меня и указал на связанные меха:

— Бери!

Я взвалил куль на плечо и пошел за Эриком Медведем, уже чувствуя себя счастливым. Следуя за отцом, я прошел в заднюю часть дружинного дома, где за перегородкой жили сам Эрик Медведь и его жена, госпожа Идуна. Рядом, в отдельной клети, сложенной только наполовину из бревен — низ был каменным, — хранились сокровища. Поскольку руки у меня были заняты, отец сам запалил от огня в камине смоляной факел, первым сходя в клеть.

Я застыл на пороге, не смея вздохнуть. До сих пор никто из рабов не сходил по высоким, вырубленным в земле ступеням — не должно рабам видеть сокровищ хозяев. В клети было темно — свет исходил только от факела в руке отца — и холодно. На полу стояли бочонки и кувшины, на рогожах и просто так валялись узлы, вдоль стен выстроились сундуки. В пазы меж бревен и плотно пригнанных друг к другу камней были вбиты крюки, на которых висели связки шкур, оружие.

Не дав мне осмотреться, Эрик Медведь ткнул факелом в узлы:

— Клади туда!

Я послушно свалил свой груз и, благо на меня не смотрели, остался стоять почти в середине сокровищницы разинув рот. Многое из того, что принесено сюда, вскоре покинет эти стены — золото и монеты будут переплавлены в слитки или женские украшения, меха и ткани оденут госпожу Идуну, кое-что пойдет в счет выкупа, когда Торвальду придет пора приводить в дом молодую хозяйку. Он уже давно собирал выкуп, но отец всегда будет рад помочь сыну. Что-то станет подарком соседу или вообще будет продано летом на торгу. Но, повторяю, меня это интересовало только потому, что все проданное можно было обратить в золото, а на золото купить оружие. Все мои ровесники, если не были детьми рабов, давно носили у пояса мечи — в пятнадцать лет не быть воином означало позор, с которым я не желал мириться.

Невольно выискивая взглядом мечи, я заметил, что Эрик Медведь, пройдя к стене, повесил на вбитый в стену крюк богато украшенную камнями и золотом уздечку, составлявшую часть его доли. Отец очень любил своего коня, носившего имя Слейпнир, в честь восьминогого коня самого Одина, и одаривал его как женщину, убирая самой дорогой упряжью. Седла, уздечки, попоны — у белого как снег Слейпнира было все. Несколько раз я видел красавца коня под седлом и не удивился жесту отца. Пристальнее вглядеться в уздечку меня заставило другое — крюк в стене очень напоминал крестообразную рукоять меча!

Я даже ущипнул себя — так хотелось иметь оружие, что оно уже начало мерещиться. Но тут отец отвел руку с факелом, и та часть клети погрузилась во тьму.

— Ты еще тут? — нахмурился он, заметив меня. — Пошел вон! Делом займись!

В два прыжка я выскочил вон.

Вечером был богатый пир, и даже нам, рабам, у стола нашлось место. --">