(Valine) - Потому что она так решила (СИ)

отнюдь не радушной.

«А ты не обыщешь меня? — произнёс тогда Кили, стоя за решёткой, вынудив Тауриэль недоумённо приподнять бровь, вопросительно посмотрев на него. — Вдруг у меня что-нибудь ценное в штанах… — добавил гном, одарив эллет лукавым и самодовольным взглядом».

«Или ничего…» — усмехнувшись про себя, ответила Тауриэль, замечая, как озорство и дерзость в тёмных глазах сменяются смятением и тенью уважения. Словно не грубостью на грубость ответила она, но сказала нечто воистину мудрое и правильное.

Дерзкий, слишком самоуверенный, наглый, непокорный, он привлёк Тауриэль своей простотой и искренностью. Безусловно, Кили был не благородным господином — с эльфами же он и вовсе не мог тягаться в изысканности вкуса, манерах и возвышенных речах.

Однако гном был таким, каким его создала природа. И, в отличие от представителей эльфийского народа, он не пытался подавить в себе неугодные качества, не пытался подстроиться под правила и законы чуждых ему народов. И эти искренность, честность и простота вызывали в душе Тауриэль уважение к дерзкому и наглому гному. А уважение это очень быстро стало перерастать в живой интерес и симпатию.

Гном говорил с ней, как с равной, рассказывая о том, что за свою непродолжительную жизнь повидал сам и что ему поведали мореплаватели и искатели приключений. Речь Кили — простая, незамысловатая — казалась Тауриэль почти что родной, а поведение его теперь не вызывало ни раздражения, ни злости, ни желания хорошенько проучить наглеца.

Казалось, что за какие-то несколько часов, что гном провёл под сводами дворца Владыки Эрин Гален, Тауриэль успела проникнуться к нему симпатией. Молодой племянник Торина Дубощита понравился эллет, вынудив её испытать то, что она ни разу не испытывала прежде. То были не страсть и не похоть — нет, чувство сие являлось намного более чистым и светлым.

Уважение, эмпатия, сопереживание и живой интерес — вот что чувствовала Тауриэль к молодому гному, вспоминая их разговор. Конечно, Кили не был образован и интеллигентен, как принц или же сам король, однако эллет даже нравилось, что он не был столь похож на них. Возможно, именно это и привлекло Тауриэль в нём, вынудив её пойти против воли своего Владыки, ослушавшись его приказа, поступив так, как того велело пылкое сердце.

— Неразумно и опрометчиво предавать доверие своего короля и народа ради беспочвенной надежды найти какого-то гнома… — произнёс Трандуил тогда в её покоях, догадавшись о том, что эллет желает сбежать, ослушавшись его слова. — Он того не стоит, — добавил эльф, и Тауриэль едва сдержала себя от очередной глупости.

— Не Вам решать, кто стоит моего беспокойства, а кто — нет, — ответила Тауриэль, грозно и недовольно сверкая изумрудными глазами, словно желая испепелить стоящего пред ней эльфа на месте. — Если я пожелаю, то уйду, и Вы не сможете меня остановить… Только если свяжете и прикуёте цепи к Вашему трону, — чеканя каждое слово, проговорила эллет, вынудив Трандуила недоумевающе и поражённо воззреть на неё.

— Оставшись ни с чем, оказавшись на краю пропасти, что отчаянием зовётся, ты вспомнишь свои слова и устыдишься их, — спустя бесконечно долгие секунды гнетущей и напряжённой тишины проговорил Трандуил, обведя эллет бесцветным взором, в котором она, однако заметила отголоски безмерной печали и боли.

— Может быть, и пожалею… Однако я лучше поступлю так, как считаю нужным, и ошибусь, нежели пойду на поводу у Ваших желаний и навсегда останусь заложницей воли своего короля, — чувствуя, как дрожат её губы, а глаза против воли застилает солёная прозрачная пелена, произнесла Тауриэль, гордо и с вызовом взирая на Владыку. — Я так решила, и от своего решения не откажусь, — добавила тогда эллет, заметив, как на считанные мгновения во взгляде Трандуила отразились злость и негодование, которые, впрочем, вскоре исчезли без следа, потухнув, подобно слабым искрам.

Ох, как было непросто Трандуилу противиться искушению подойти вплотную к эллет и, схватив её за плечи, хорошенько встряхнуть, выбив из неё хотя бы толику самонадеянности и упрямства.

И лишь осознание того, что он сам насквозь пропитан гордостью, самоуверенностью, эгоизмом и самонадеянностью останавливало Орофериона от подобного шага. Эльф понимал, что Тауриэль, как бы не

--">