Пол К. Фейерабенд - Убийство времени. Автобиография

мы с ним дружили, но все же очень близки не были; я был слишком зациклен на себе и слишком увлечен своими занятиями. Я уже перебрался в Калифорнию, когда узнал о его роковой болезни; однако я не вернулся домой и не присутствовал на похоронах. Спустя время папа явился мне во сне. Я видел его в отдалении и хотел потянуться к нему, но не мог пошевелиться, и проснулся обескураженным и сбитым с толку. Мартина, моя прекрасная немецкая подруга, сказала: «Заговори с ним». Он снова явился в мой сон, встал в угол комнаты и повернулся ко мне спиной. «Папа, — начал я, — ты добрый человек; я благодарен тебе за все твои заботы, за терпение и любовь, за все твои старания, и мне жаль, что я был таким самовлюбленным ублюдком; я люблю тебя». И пока я говорил это, я почувствовал, что действительно люблю его, и любил всегда. Папа ничего не ответил и даже не шелохнулся, но мне показалось, что он выслушал меня и принял то, что я сказал. После этого он ушел и долго не появлялся.

Семейство моей матери было родом из городка Штокерау, что в нижней Австрии. В этой семье было два брата, две сестры и один сводный брат. Тетушка Юлия однажды останавливалась у нас на несколько дней. Я не обрадовался ее приезду, о чем сразу же заявил во всеуслышание; когда же она уехала, я успел ее полюбить и сердце мое было разбито. Тетя Пепи была довольно красива; она пила, стала алкоголичкой и покончила с собой. Ее дочь, моя кузина Жозефина, обнаружила ее и пришла к нам. Тогда девочке, должно быть, было около двенадцати. Я все еще вижу маленькую фигурку, стоящую в дверном проеме и просящую о помощи. Мама пошла и взяла меня с собой. Я помню перешептывающихся соседей, запах газа, неподвижный силуэт в спальне и кузину Жозефину, которая из окна говорила нам: «До свидания!», когда мы уже шли домой. Все это не вывело меня из равновесия и даже не удивило. Я принял как данность, что мир — это странное место, в котором происходит много непостижимого. Недавно я вернулся туда, где все это произошло, и мне показалось, что время будто застыло — та же обстановка, то же окно, те же впечатления, только сцену покинули все главные герои. Тетя Пепи часто посещала нас. Кроме того, она еще и писала письма, и некоторые из них были грубыми. «Она была пьяна» — говорила мама. «Это значит, что ее строчки ездят то вверх, то вниз, и она пишет не по линеечке?» — спрашивал я. «Ага», — отвечала мама. Мои воспоминания о прошлом состоят исключительно из таких эпизодов.

Тетя Пепи была замужем за Конрадом Хампапа — он был железнодорожником и сам изрядно закладывал за воротник. У них было двое детей — Конрад-младший, родившийся слабоумным, и Жозефина. Они приходили к нам по воскресеньям, и Конрад-младший играл на аккордеоне. Он был замечательным музыкантом и мог импровизационно развить любую мелодию, которую только слышал. Когда его отец снова женился, Конрад-младший попытался заняться любовью со своей мачехой, Марией. Он думал, что это нормальная функция всякой матери, потому что, по всей видимости, тетя Пепи занималась любовью с ним. Мария была деликатной, но целеустремленной женщиной. Она добилась того, что ее муж бросил пить; однако она потерпела неудачу с Конрадом-младшим. Он ушел из дома, бродил по улицам, прятался в мусорных баках (которые в то время были так просторны, что могли вместить десятерых), играл на своем инструменте и насиловал женщин, которые приходили его послушать. Он умер в лечебнице для душевнобольных в тридцать шесть лет — или, по крайней мере, я слышал такие рассказы после того, как вернулся из Лондона. Для меня, десятилетнего, кузен Конрад был еще одним родственником, у которого был музыкальный дар. Я замечал, что он слегка необычный — но такими же были и множество других людей. Мое отношение к нему изменилось, когда его особенность получила название — «умственная отсталость» — и когда брошенные вскользь или ненамеренные намеки прояснили мне социальные последствия этой его особенности. Теперь я испытывал ужас и отвращение.

Дядя Рудольф был женат на необъятной чешке, которая обожала сплетничать о потерявших невинность девушках, о детях, от которых избавились с помощью аборта, о супругах, которым наставили рога, и о родственниках, которые что-либо украли. У нее была угрожающая физиономия, заметные усики, и когда истории становились слишком смачными, она переходила на чешский. Как-то раз она забыла это сделать, когда рассказывала моим родителям, что один из наших знакомых --">