Иван Владимирович Дроздов - Тайны трезвого человека

меня, насту­
пил провал сознания... Потом я услышал:
Ну вот... вы отдохнули. Пойдемте в другую комнату. Будем пить чай.
Смотрю на своих соседей — они вяло и будто бы сонно улыбаются, и
только Надежда Николаевна, моя жена, хранит на челе печать бодрости.
Геннадий Андреевич пояснил:
— Ваша супруга скептически усмехалась — для нее нужны были допол­
нительные усилия, и я ее пощадил.
Сели за стол. Люция Павловна неожиданно спросила меня:
— Вы пьете?..
— Вообще-то... непьющий, но... в гостях, при встречах...
— Иван Владимирович — ритуалыцик, — пояснил Геннадий Андреевич,—
сам в одиночку не пьет и тяги к алкоголю не имеет, но при случае... когда все
пьют...
Мне не понравилось, что за меня так бесцеремонно расписались, особенно
резануло слово «ритуалыцик». Больше всего на свете я ценю свободу, внутрен­
нюю независимость от чужих мнений, взглядов. И вдруг: ритуалыцик1
— Извините, — стал. возражать я, — ритуал — обычай, правило... Что-то
вроде секты. А я...
— Верно — правило, обычай, — продолжал Шичко. — Скажу вам боль­
ше: вы запрограммированы на винопитие. Самой жизнью, всем объемом жиз­
ненных впечатлений. Вы были младенцем, а уж видели, как пьет кто-то из
ваших близких. Вы видели свадьбы, похороны... Везде пили. И так каждому
из нас в сознание закладывалась программа. Ритуал, как перфокарта, — у нас
в сознании...
Умом я понимал правоту рассуждений Геннадия Андреевича, а сердце...
протестовало. Все-таки содержалось что-то обидное, унижающее во всем, что
говорилось о моей психологии, о сознании, внутреннем мире — о том, что
составляло главную суть моего « я » , чем втайне я дорожил и что свято хранил
от всяких внешних вторжений.
Наступила пауза — долгая, неловкая. Все думали о природе казавшихся
нам невинными винопитий — нам всем, почти всем: ведь из гостей только Ф е­
дор Григорьевич совершенно и ни при каких обстоятельствах не пил вина, а
мы попивали и не видели в этом ничего зазорного.
Люция Павловна, наклонившись ко мне, тихо проговорила:
— А вы попробуйте совсем не пить. Совсем-совсем. Ну вот... как мы. —
Взглядом она указала на графины и графинчики с соками, стоявшие на столе.
— Ведь это же свобода, это — независимость. Полезно и красиво.
В разговор вновь вступил Геннадий Андреевич.
— Наконец, исполните долг гражданина.
— Каким образом? — не понял я.
— Очень просто. Послужите' примером для других. Глядя на вас, и близ­
кие ваши, и друзья... задумаются. А может, и совсем перестанут пить.

141

Мне, естественно, хотелось проявить по отношению к хозяевам, особенно
к хозяйке, деликатность:
— Да, да, конечно — я попробую...
Теперь, когда со времени этой встречи прошло много лет, могу заявить:
суровая правда суждений Геннадия Андреевича, простые, сердечные вопросы
Люции Павловны и ее будто бы наивное изумление перед фактом нашей винотерпимости внесли перемены в наш семейный уклад — напрочь отринуты рюм­
ки, и все последние годы в доме нет алкоголя. Сами не пьем и не угощаем
этой отравой своих гостей.
Как-то услышал я от приятеля печальную весть: серьезно занемог их сын
Борис, страдавший ожирением и болезнью сердца. Он рано пристрастился к
вину, много и беспорядочно ел и к тридцати годам стал инвалидом. Ни в какие
средства лечения не верил, от врачей отказывался.
— Он пьет, — говорила мать Бориса Елена Евстигнеевна, — и заверяет
нас, что не пить не может.
Я поведал о Шичко, о его способности. Родители ухватились за эту «п о ­
следнюю возможность» и попросили меня поговорить с Борисом.
— Шаманов не признаю, — заявил тот, — и на поклон к ним не поеду,
но вот если можно полечиться в клинике академика Углова... Он, говорят,
делает какие-то уколы... — Борис посмотрел на мать. — Сердце у меня болит,
понимаешь? А ты... Врйч мне нужен, а не знахарь.
— Хорошо, хорошо. Согласна...
За день до отъезда в Ленинград Борис Качан навестил Володю Морозова,
школьного товарища, работающего врачом в одной столичной больнице. Пого­
ворили о новых формах лечения, о блокаде сердца.
— Блокаду мы знаем, — заявил Морозов. — Тут есть статистика.
— Знаете, а не делаете. Почему Углов может, а вы — нет?
— Блокаду делает не он один. Кстати, и у него в клинике операцией
овладели молодые врачи.
— Операцией? — Борис как огня боялся этого слова.
— Ну, не совсем она операция, скорее, процедура, но... Сложная, тре­
бует большой точности. Длинная --">