Александр Омельченко - Шейк-спир против Иисуса

«Трагедия Дидо» была впервые напечатана только в начале 1594 года и на титульном листе было указано, что она исполнялась «детьми Её Величества Часовни», и что она является плодом творчества двух драматургов Марлоу и Нэша. И первое, и второе утверждение, скажем так, не совсем верны и исследователями ставятся под большое сомнение.

Первое утверждение, что пьесу играли «дети Часовни» должно было подразумевать, что трагедию исполняли во Дворе перед самой королевой, однако эта труппа была расформирована в 1584-ом году, то есть ещё до её написания. Правда, известно, что в период между 1587 и 1591 годами «дети» гастролировали по провинции, как выразилась Ланни, «продавая престиж своего имени», неизвестно что там играя, и «возможно, выступая в Ландоне, как «мальчики Оксфорда» во второй половине 1590-ых».

Второе утверждение тоже вызывает споры, так как там то находят, то теряют следы Нэша, имя которого, по-видимому, появилось на титульном листе только для того, чтобы оправдать посмертное издание старой пьесы, так как она перед публикацией редактировалась. Об этом говорит, например, Уна Эллис-Фермор (Ellis-Fermor) в биографии Марлоу 1927 года, как её цитирует Наталья Торкут: «Выбор темы и её художественного оформления по всей вероятности приходится на самый ранний период; сомнения вызывают отдельные сцены, которые, возможно, были написаны позже, и эти сомнения ещё больше усиливаются, когда речь заходит об отдельных текстовых пассажах... И в то же время, это пьеса, которая имеет мало общего с атмосферой как ранних, так и поздних произведений... А сам выбор темы как таковой одновременно созвучен и раннему, и позднему периоду жизни автора, но при этом не вписывается ни в один из них».

Для чего понадобилась эта публикация трагедии, если она не понравилась толпе и была икрой для посредственного ума? Да всё по той же причине: предупреждение Илизабет, что её связь теперь уже не с Лестером, а с Эссексом может привести к её гибели. Марлоу показывает, как властная королева может потерять своё достоинство и опуститься, словами Кэроу-Барнс, «до хнычущей, безумно влюбленной, и эмоциональной женщины, которая внезапно не может жить без мужчины, которого она когда-то дразнила», как она из-за этого «пренебрегает потребностями своих людей в пользу потребностей Энея», что в свою очередь приводит к тому, что «источники её власти, её недосягаемой сексуальности и уверенности, которую она несла, были безнадёжно скомпрометированы».

Трагедия, несущая следы сисиловского заказа, и которая пытается, по мнению профессора Роберта Лоугена (Logan) в «Shakespeare’s Marlowe» (2007), уравновесить противоположности между определёнными внутренними и внешними силами, между частным желанием (любовью) и общественной ответственностью (обязанностью), имела в себе ещё одно значение, не так видимое, но понятное тем, кто был осведомлён. Профессор Тэтяна Потницэва (Потніцева), сделавшая перевод пьесы, в статье «Мотив изгнания из рая в английской ренессансной драме» (2017) пишет: «К. Марло ориентируется и на Вергилия, и на Овидия, воссоздавая в своих красках историю любви «едва ли не самую человечную во всей античной поэзии». Но всё же, в большей мере на Овидия, ставя в центр Дидону, а не Энея (о чем свидетельствует само название трагедии). К. Марло явно симпатизирует Дидоне, как и античный поэт-изгнанник, ощутивший схожесть своей судьбы - изгнания с судьбой Дидоны - царицы Элиссы, финикийской царицы, как помним, которая была вынуждена бежать из Тира после того, как её брат Пигмалион, царь Тира, убил её мужа Сахея, чтобы завладеть его богатствами. Дидона бежит на Кипр, а оттуда в Африку, где покупает часть земли и воздвигает свой Карфаген. Но при всём эмоциональном расположении к Дидоне, К. Марло, как и Шекспир в «Антонии и Клеопатре», изображает драму обоих возлюбленных - «двух товарищей по изгнаннической судьбе», находящихся в поисках своей правды, требующей жертв».

Ещё Лоуген назвал «Трагедию Дидо» предшественницей трагедии об «Антонии и Клеопатре», отметив, что «исследуя влияние через межтекстовое сравнение двух игр, приходим к некоторым неожиданностям об обычно приводимых понятиях о Марлоу, как пренебрегающем пределами (overreacher) и бунтаре, и о Шейкспире, как консерваторе и традиционалисте», указывая на сходство двух пьес «в языке, ситуации и настроении», а также «в словесных параллелях». Просто поэт самоповторялся. Но здесь другое, то, что мы прочитали

--">