Юрий Сергеевич Гречко - Паром через лето

Юрий Гречко Паром через лето

* * *

Дышите российской глубинкой.

Наведайтесь в рощу свою.

Дорожку в саду разгребите,

чтоб к зимнему выйти жилью.

Отечества тихие звуки

тотчас отзовутся в душе

сочувствием тайным, как будто

вы молоды были уже.

Курили на мерзлых ступенях

и слышали издалека,

как чьи‑то полозья скрипели

в пустых небесах большака.

Так пела гармоника, в поле,

где нету ни звезд, ни луны —

лишь снежная, дикая воля

простерта с любой стороны.

И зябко подернув плечами,

вы сразу поймете всерьез,

что любят рассудком вначале,

а с возрастом — любят до слез.

Что можно отсюда уехать

и где‑то прожить до конца,

оставив заречное эхо,

как гипсовый слепок лица…

* * *

Мне выслало детство

забытый рисунок…

Там в области сердца

не властен рассудок,

над формою сущность

еще не довлеет,

и горбится суша,

и парус белеет.

Дорога петляет,

сияют вершины,

огонь впечатляет,

как хвост петушиный,

и дым коромыслом

до неба восходит

от толстого мыса,

где жизнь происходит…

Ах, ясные краски

смешной акварели!

Прекрасные страсти

еще не созрели,

поля зарастали,

труба не трубила…

И даже война

никого не убила!

* * *

Как много лет назад я был влюблен

и солнцем на рассвете ослеплен!..

Я жег табак. Меня сжигал восторг.

Куда там спать! Небритый проводник

на миг в холодном тамбуре возник,

мне прокричав: — Сейчас Владивосток!..

И поезда пронзительный свисток,

и редкий лес, и придорожный стог —

смешалось все. Земля неслась вперед.

Густел туман. Блестел оконный лед.

Дыша в стекло, я наскоро искал —

когда и где, как синяя слюда,

проглянет океанская вода

сквозь редкий лес, в разломы белых скал.

И упускал подробности чудес.

Теперь неясен цвет моих небес,

вес кошелька и запах табака…

Остался стук колес издалека,

где жизнь еще прекрасна и легка —

беспамятно прекрасна и легка…

НА БЕРЕГУ ТУРЫ

Тихо плещет вода о дощатый паром,

о дощатый паром, о смолистое древо.

Черный лес впереди, как рисунок пером,

как рисунок пером, ускользающий влево.

Черный лес позади полон зыбких теней,

полон зыбких теней, их страстей и борений,

непробудных болот и замшелых камней,

и замшелых камней — первородных творений.

Равнодушно и сонно. Движенье Туры,

лишь движенье Туры средь осеннего леса

поглотило закат, отразило костры,

отразило костры, не имевшие веса.

Первый бакен зажгли. И по стрежню реки,

и по стрежню реки, как по зябнущей коже,

рассыпаясь, бегут, мельтешат огоньки,

мельтешат огоньки лунной ряби и дрожи.

Кто‑то песню запел, кто‑то бросил весло,

кто‑то бросил весло, и притих, и неслышен…

Чью‑то лодку с излучин несло и несло,

все несло и несло мимо спящих камышин…

* * *

Все, что было в жизни той,

притягательно и странно.

Кошелек, всегда пустой,

не оттягивал кармана.

Наплывал ночной перрон,

суматохой оглушая.

Я умел владеть пером,

зуд бессонницы вкушая.

И среди живых вещей,

словно тень живому вторя,

был завистлив, как Кощей,

до чужой любви и горя.

И меня несло и жгло

и сжигало снежной пылью…

И неслышно время шло,

оборачиваясь былью.

* * *

По серой насыпи разъезда,

вдоль полосы березняка

прогуливаемся неспешно

до встречного товарняка.

За сдвоенной чертой металла

край простирается лесной.

«Какая глушь!..

Здесь время стало…» —

вздыхает кто‑то за спиной.

Уже во власти преферанса,

клянем скучнейший --">