Александр Михайлович Кабанов (поэт) - Сын снеговика

закроет двери.

* * * *

В тоскане, в умбрии, в пьемонте,

где виноград, как свет очей,

я находился на ремонте

под наблюдением врачей.

Согласно урбану и пию

и прочим папам на крови,

я здесь руинотерапию

освоил с помощью любви.

Среди пленительных развалин

и молодящихся цикад

мой дом был скромен: восемь спален,

каминный зал, веранда в сад.

И я, прогуливаясь мимо

оливковых, чуть пыльных рощ,

повсюду чувствовал незримо

империи былую мощь.

Теперь с поправкой на лукавство,

сокрытое в людской молве,

я часто брал с собой лекарство —

вино, бутылку или две.

Закат расшатывал стропила

под черепицей бытия,

как хорошо, что ты почила

в веках, империя моя.

Пусть растворилась византия

в османской гуще, но она

не обнулилась, как россия

в теперешние времена.

Не различить в тумане — дыма,

лететь по встречной без руля,

и письма гоголя из рима

к ним не приходят с февраля.

* * * *

Когда на третий «аватар»

слепых вели глухонемые,

мы принимали божий дар,

как инвестиции прямые.

Мы умирали нарасхват,

а после смерти, под висконти,

нас собирали, милый брат,

для рифмы и суда в пьемонте.

Был козий сыр, с ним заодно

к столу мясная шла нарезка,

а следом красное вино —

бароло или барбареско.

Гудели тучные стада,

в москитную глазея сетку —

был полный рай, но иногда

входили женщины в беседку.

За ними кошки и коты —

кумиры утренних пробудок,

жрецы и жрицы смакоты,

чей орган счастия — желудок.

Мы верили, что рай спасём

и адскую разрушим сферу,

мы говорили обо всём,

о боге и войне к примеру.

Что дело там не в языке,

не только в лингвоциде мерзком,

а дело в старом мудаке,

в его безумии имперском.

Мы говорили про кино,

что здесь акустика плохая,

мы пили, чёрт возьми, вино —

из жизни в смерть перетекая.

Там, в небесах, ревел металл,

не застревая в горизонте…

…когда всё началось — я спал,

и снилась мне весна в пьемонте.

* * * *

Служу щепотью пыли

не для отвода глаз:

мне важно: где вы были,

когда бомбили нас?

Как долго сомневались,

предчувствуя урон,

и с кем теперь остались

при выборе сторон?

Не избежать позора,

не сохранить лица

тому, кто выбрал вора,

убийцу и лжеца.

Кто вражеской программой

перепрошит двойной,

а я — в дороге с мамой

и с маленькой женой.

Трясёмся на ухабах

с утра и до утра:

я выбрал самых слабых

из воинства добра.

Но всем, кто шёл по следу,

кто исцелился весь,

я подарю победу,

а сам останусь здесь.

На полке, под обложкой,

в чистилище всего —

собакой или кошкой

народа моего.

* * * *

Как я мечтал — мечтают только дети,

сменив зефир на хрен и колбасу:

когда я всех придумаю на свете,

тогда я всех от гибели спасу.

И мир застыл светло и удивлённо,

когда усталый бог ушёл в запас —

я всех придумал врозь и поимённо,

но никого от гибели не спас.

Как хороши в пустыне водевили,

и под дождём сухое пить вино,

меня такие женщины любили,

и я играл на скрипке в казино.

Я сам себе ссудил одну идею,

но за неё проценты придержал:

пишу роман — продам — разбогатею,

приду с деньгами на речной вокзал.

Куплю себе прогулочный корабль

и уплыву за горизонты дня,

к примеру, как багрицкий или бабель,

а вы не умирайте без меня.

* * * *

Из маленького храма

на собственной крови —

меня вела программа

на поиски любви.

Я шёл дорогой ровной,

затем тропой кривой

от памяти — огромной

вращая головой.

Меня встречал прошитый

крестами в полный рост,

увенчанный ракитой

троещинский погост.

Там муравьи-мурашки

построили ковчег,

там бог хранит растяжки

последние, для всех.

Там, в противопехотных

пустынных небесах,

звучат команды ротных

и взводных голоса.

В бою с теробороной

зачищены с лихвой

серёжка с малой бронной

и витька с моховой.

А рядом спят герои

из киевской весны:

тероборона трои —

троещины сыны.

И я случайным спамом

был прислан бытиём

на встречу с новым храмом,

молчащем о своём.

И я своё отвечу:

что всем смертям на зло,

пришёл на эту встречу,

а время — не пришло.

* * * *

Свет в районе отключают дважды:

папа улыбается в раю,

и когда мы встретимся однажды,

я ему фонарик подарю.

Чтобы он во тьме пустого

--">