Елена Андреевна Шварц - Лоция ночи

лица, и ты болишь!

Вселенную уронили ребенком,

И она всё еще плачет.

Она горбата.

Я видела вчера горбунью юную в аптеке,

Она торговала — такая веселая, впрочем.

Мужчина в одежде рабочей

Попросил у нее презервативы,

Так беззащитно и кокетливо

Она ему их подала

И улыбнулась так приветливо…

Чужая боль — как музыкант за стенкой:

Мозг раскололся, и любая белка

Его достанет сточенным когтём,

Дыша, кусая мелко-мелко

И в лапках комкая, — для друга своего

Несет комочек в домик поднебесный,

Чтоб вместе слопать им святое вещество

И снова ждать, когда оно воскреснет.

9

Что же значил этот миг?

Отчего он стал горбат?

Но что-то значил он.

Я слышала какой-то крик,

Какой-то странный был ожог.

Быть может, в стакан вселенной

Брошен яд,

Комет ужасный порошок,

Но в жилах космоса еще не растворился?

Гадалки говорят: верней всего,

Что в будущем году враг человечества родится,

И, может, в этот миг родители его

Решили пожениться.

10

Конек заржавленный луны

Чертил носком дурные сны

В моем мозгу

И дуги, смутные круги

В замерзнувшем пруду.

Знаменья значили: беги!

Иль — жди, вот-вот приду?

Встал Новый год не с той ноги

И плакал на углу.

Комета канула во мглу,

И мутно-серым языком

Залижет горб залив.

Опять летит равнина дней,

Ты, время, уравняло шаг,

И мы, как камень муравей,

Твой обползли желвак.

1974

Хьюмби^[1]

(Практический очерк эволюционного алхимизма)

В тигле ранней весны

Преобразилась.

Пост, Алхимик невидимый,

Кровь подсинил,

Влил в глаза пустоту,

Живой водой покропил

Священную точку меж глаз.

Понимаю старые сны

Жизни своей бесноватой,

Оседаю в кастрюле весны

Порошком красноватым.

1

Мозг (а верное имя — мост) —

Он повсюду. Звезд

Брызготня — это он,

Вплеснутый в темень.

Я чашу протянула к промоклым небесам,

И Он ее наполнил сам

Ореховатой горькой

Кашей знанья.

Подмешан морфий к ней,

Она — водоворот,

Тропический цветок

Там, у глазных ворот.

Когда гроза в мозгу,

Он кружится, плывет.

Беспокойною вдовой

Он трясет свой крепкий терем,

Ливни белые секут

Изнутри свой черный череп.

Нет, он не зеркало для мира —

Я не верю,

А мир есть зеркало

Сему седому зверю.

2. (Алхимик)

Луну впустил он в левый глаз,

А солнце — в правый,

Разум гас.

За переносицей его

Свершилось брака торжество.

Под чаном огнь развел,

Шептал, чего-то сыпал,

Нырнул в кипящее жерло,

С молитвой к небу обратясь:

«За Бога растворюсь сейчас,

Как погибал и Он за нас,

За Бога распадусь тотчас,

Чтоб вырос из земли алмаз».

Пришел нескоро ученик,

Нашел он чан остывший,

В нем — белый порошок,

Как манна.

На дне — большую жабу,

Во мгле ее зеленой чистой

Был человечек с ноготок,

Весь каменистый.

Но взять его он не решился

И бросил в море — видеть сны.

3

Хьюмби чашку протянул к небесам,

И Он ее наполнил сам

Горячей кашей

Синеватой — впрочем, белой.

И Хьюмби, взяв ее несмело, —

На свой двуножник ставит и варит,

И сам в себе помешивает ложкой.

Века проходят — каша не кипит

Иль, закипев, сникает.

Но иногда встречаются средь хьюмби —

Как васильки в полях — почти не хьюмби.

Их мозг оранжевый, зеленый или синий,

Они, бывает, видят все ногтями,

Как правило, бесстрашны, нелюдимы,

На вид они — совсем простые хьюмби,

Еще их признак — мяса не едят.

Иные хьюмби любят их смертельно,

Другие ж хьюмби очень их не любят —

Ведь чем хьюмбабистее, тем суровей.

А он, несчастный, смотрит ввысь, коровой,

Он доится, как все, но чем?

Настойкой ядовитою спиртовой.

Но все-таки и он

Немного хьюмбоват,

--">