Александр Трифонович Твардовский - За далью — даль

тьме оттуда и туда

Составы без огней бежали;

Когда тянулись в глубь страны

По этой насыпи и рельсам

Заводы — беженцы войны —

И с ними люди — погорельцы;

Когда, стволы зениток ввысь

Подняв над «улицей зеленой»,

Безостановочно неслись

Туда, на запад, эшелоны.

И только, может, мельком взгляд

Тоски немой и бесконечной

Из роты маршевой солдат

Кидал на санитарный встречный…

Та память вынесенных мук

Жива, притихшая, в народе,

Как рана, что нет — нет — и вдруг

Заговорит к дурной погоде.

Но, люди, счастье наше в том,

Что счастья мы хотим упорно,

Что на века мы строим дом,

Свой мир живой и рукотворный.

Он всех людских надежд оплот,

Он всем людским сердцам доступен.

Его ли смерти мы уступим?..

На Спасской башне полночь бьет…

В дороге

Лиха беда — пути начало,

Запев дается тяжело,

А там глядишь: пошло, пожалуй?

Строка к строке — ну да, пошло.

Да как пошло!

Сама дорога, —

Ты только душу ей отдай, —

Твоя надежная подмога,

Тебе несет за далью — даль.

Перо поспешно по бумаге

Ведет, и весело тебе:

Взялся огонь, и доброй тяги

Играет музыка в трубе.

И счастья верные приметы:

Озноб, тревожный сердца стук,

И сладким жаром лоб согретый,

И дрожь до дела жадных рук…

Когда в безвестности до срока,

Не на виду еще, поэт

Творит свой подвиг одиноко,

Заветный свой хранит секрет;

Готовит людям свой подарок,

В тиши затеянный давно, —

Он может быть больным и старым,

Усталым — счастлив все равно.

И даже пусть найдет морока —

Нелепый толк, обидный суд,

Когда бранить его жестоко

На первом выходе начнут, —

Он слышит это и не слышит

В заботах нового труда,

Тем часом он — поэт, он пишет,

Он занимает города.

И все при нем в том добром часе,

Его Варшава и Берлин,

И слава, что еще в запасе,

И он на свете не один.

И пусть за критиками следом

В тот гордый мир войдет жена,

Коснувшись, к слову, за обедом

Вопросов хлеба и пшена, —

Все эти беды —

К малым бедам,

Одна беда ему страшна.

Она придет в иную пору,

Когда он некий перевал

Преодолел, взошел на гору

И отовсюду виден стал.

Когда он всеми дружно встречен,

Самим Фадеевым отмечен,

Пшеном в избытке обеспечен,

Друзьями в критики намечен,

Почти уже увековечен,

И хвать писать —

Пропал запал!

Пропал запал.

По всем приметам

Твой горький день вступил в права.

Все — звоном, запахом и цветом —

Нехороши тебе слова;

Недостоверны мысли, чувства,

Ты строго взвесил их — не те…

И все вокруг мертво и пусто,

И тошно в этой пустоте.

Да, дело будто бы за малым,

А хвать — похвать — и не рожна.

И здесь беда, что впрямь страшна,

Здесь худо быть больным, усталым,

Здесь горько молодость нужна!

Чтоб не смериться виновато,

Не быть у прошлого в долгу,

Не говорить: я мог когда-то,

А вот уж больше не могу.

Но верным прежде быть гордыне,

Когда ты щедрый, не скупой,

И все, что сделано доныне,

Считаешь только черновой.

Когда, заминкой не встревожен,

Еще беспечен ты и смел,

Еще не думал, что положен

Тебе хоть где-нибудь предел;

Когда — покамест суд да справа —

Богат, широк — полна душа —

Ты водку пьешь еще до славы, —

Не потому, что хороша.

И врешь еще для интересу,

Что нету сна,

И жизнь сложна…

Ах, как ты горько, до зарезу,

Попозже, молодость, нужна!

Пришла беда — и вроде не с кем

Делиться этою бедой.

А время жмет на все железки,

И не проси его:

— Постой!

Повремени, крутое время,

Дай --">