Василь Иванович Махно - Поэт, океан и рыба. Стихи

городе поэтессы

Перевод Марии Галиной

Нью-йоркская зима

Голубь нью-йоркский летит над Бродвеем.

Хануки свечи сияют евреям.

Брайтон скупает водку и чай.

Вновь Рождество — три царя — полицейских

проблеск мигалок, что звезд Вифлеемских.

Вновь распродажа и снова печаль.

Вспорота ревом пожарных и скорых

тишь что сравнима с листом приговора

белым — лишь чаячьих букв череда —

или с налипшим на зонтики снегом.

В чайной нежданно встречаешься с беглым

словом погреться зашедшим туда

Зябко еще с декабря небоскребам

как на скамье подсудимых — всем скопом —

словно святым Николаям всех стран

схожим с подушками и с леденцами

в сахарной пудре — и с теми дарами

в святки что прячет колядник в карман

Можно пройтись — в самом деле — с пророком

по-над сугробами по-над Нью-Йорком

по-над Джуринкой^[1] и в ней пескарьём

вместе со снегом у берега талым

знаемой чахлым шиповником тайной

и на колядках нажитым рублем

Пришлым в Нью-Йорк православным мирянам

колядовать в Офф-Бродвее с Вирляной^[2]

не до Бродвея им здесь и снегов

длиннобудылых всех зданий соседних

саксов тромбонов серебряных медных

всяк восвояси убраться готов

Можно с собой прихватить — в самом деле —

слов чьи составы на Брайтон слетелись

кухни еврейской — гефилте фиш

черной икры — оренбургских пуховых

и как поэзию прозой сухою

пересказать эту стылую тишь

Старой знакомой зима по Бродвею

бродит где вещи вовсю дешевеют.

Весь в ожидании снега Нью-Йорк

частная жизнь засветилась огнями

слов никаких и не нужно меж нами

а над Младенцем — ухо и рог

Перевод Максима Амелина

Музыка в городе: Тернополь

в городе в коем сливаются джаз и помои

свора бездомных псов деревья и клумбы омочит

рыжая сука разгонит голубей и зрителей запоздалых

отвислые титьки втянет и вытянет лапы

музыка с черного входа и застоявшийся запах —

я среди площади — и лишь эхо гуляет по залу

этого театра — он прилег себе сытым бульдогом —

и суку-дворнягу площадью целой одолжил —

Богом прощенный и вовсе им в сентябре оставлен

просто бухой — забулдыга впавший в сон захолустный

в городе — кроме джаза — занятия есть и получше —

свидетели Иеговы — активисты «Просвиты»^[3] — сектанты

музыка города в клапане бьется сердечном

всех его улиц расклад ею краплен и мечен

может украден у дующих пиво по подворотням

и у гудящих в крутых до утра ресторанах все ночи

шпарит она и по миске собачьей и по трубе водосточной

и согревает площадь опереньем наседки и плотью

рыжую суку прикормила бомжиха с баяном

раздувает меха словно легкие и орет полупьяно

долго кашляет и собаке служить подает команду

я забываю что музыка сделавшись ходким товаром

этому городу больше не верный друг и товарищ

но ведь бомжихе с псиной чем-то кормиться надо

я забываю каким ангорским мехом и лисьим

за музыку эту и бабье лето мы расплатились —

серебром почерневшим и дорогими вещами

«Пятый» троллейбус — дуга слетела — пропала тяга —

женщина за рулем — остановка в потемках — ватага

встреча с которой тебе хорошего не предвещает

я забываю про спетость общажного братства

мешанину разлук — доводящую до разврата —

легкого флирта — как вермута вкус и джина —

наши курящие споры — никто ни пред кем не виновен —

музыка эта по городу разносится будто новость

и я по бокалам ее разливаю неудержимо

я забываю свои стихи и даже их адресатов

поезд в Казатин — нолёвка — строй в казенных бушлатах

и на стене караулки надпись из букв огромных

«дембель неизбежен» — и про Афган песчаный

значит ничто не вечно кроме прощаний

и кто-то в письме с гражданки нет-нет о тебе да и вспомнит

я забываю как музыка города на Фабричной^[4] являлась

сводом --">