Василь Семенович Стус - На чёрных водах кровь калины

Зову ушастых: гули-гули.

Как вам, крылатым, без небес?

Отверзли очи, кто уснули.

О нет, ты не один воскрес!

Как в полночь — филиновы вскрики.

То бродит землячок-Дантес.

О, ловелас косноязыкий,

а ну стреляй в меня сплеча.

тебе ли подмигнёт свеча?

Памяти Аллы Горской

Гори, душа. Гори, а не ропщи!

Чернеет в стуже солнце Украины.

Его ещё согреет кровь калины,

на чёрных водах след её ищи.

Пусть горстка нас. Щемящая щепоть.

Лишь для молитв она, для упований.

Остерегает доля нас заране:

густа, крута калиновая плоть.

Но эту кровь и стужа не осушит,

и в белом голошении вины

гроздь боли на пределе глубины

на нас своё бессмертие обрушит.

Там тишина. В тиши сухой и чёрной

кругами ходят стаи голубей.

И как тут не прибегнуть к ворожбе,

коль ночь увязла в сутеми по горло?

И кажется: летучие проворно

смекают мыши: с чьей начать судьбы?

В квадратах жертв — как живопись журьбы —

смирение — в тиши сухой и чёрной.

Зерцало спит. В зерцале спит свеча,

распластанная бабочкой-акантом,

в ней боль твоя сияет диамантом.

Кровавый зрак отчаянья, отчаль!

Стой! Не стирай с зерцала пыльный прах —

то страх твой, страх твой, страх твой, страх твой, страх.

* * *

На колымском морозе калина

багровеет слезами зимы.

Дымным солнцем объята равнина,

и собором звенит Украина,

намерзая на сводах тюрьмы.

Безголосье, безлюдье, безбрежье,

только солнце, пространство и снег,

колесом покатилось тележьим

моё сердце в медвежий ночлег.

Где иголками ёлка кричала,

и олёнь разрастался во мгле,

там сошлись все концы, и начала

на чужой, будто отчей, земле.

Перевёл с украинского Юрий Беликов

* * *

Сосна из ночи выплыла, как мачта.

Груди коснулась, как вода весла,

как уст слова — и память унесла,

как море волны. И подушка плачет.

Сосна плывёт из ночи в царство Бога,

и посветился болью дол, и над…

И всё — она. Вокруг одна она.

Да только тёрном поросла дорога.

Сосна растёт из ночи. Плача ниц,

из-за тумана светится София.

В венце галактик бронзовеет Киев

густым сияньем самых близких лиц.

Сосна плывёт из ночи, рвётся ввысь,

как тень отчизны в пору увяданья,

а ты уж за пределом, ты за гранью,

где в пляске духов закружила жизнь.

Там — Украина. За пределом. Там,

левее сердца! С мирового плача

сосна из тьмы струится, словно мачта.

А Бог устало шепчет: аз воздам!

* * *

И до жнив не дожил.

Зелен-жата не жал,

что любил — не губил,

и не жил. И не жаль.

Ранних протожеланий заветна межа,

ведь напасти со счастьем давно на ножах.

Мне любить беззапретно заказано впредь.

А не знать бы тебя, белый свет мой, не зреть.

В смерть иссмотрены очи.

застыла душа.

Горний голос пророчит:

тебе кантуша

в этой жизни не знать.

А чёрный бушлат,

как отец твой и мать,

как жена и как брат.

* * *

Была ты так далёко. Дальше, прочь —

за образами обморочной дали.

И солнце вырастало из печали,

и осиянной смерти кралась ночь.

Вселенная свихнулась — кувырком

века помчались в щель прикрытой двери,

и птицы разлетелись златоперьем

с ладоней, полных бедами с верхом,

и солнце шло, палило насмерть так —

передо мною долго восставало,

как будто примерялось и не знало

уйти ль в зенит, или погрузиться в мрак,

или меня в лучах испепелить

иль научить в аду сиянья жить.

Перевёл Владимир Шовкошитный

* * *

Кривокрылый взмах! Глубокий,

долгий, близкий — всё чужбина!

Ну-ка — убеги мороки!

За край неба — Украина.

Солнце кличу (бесполезно!)

кривоглазое. Летим мы

в ночь — беспутицу — железной

колеёй. О, край родимый!

Где ты? Тенью, тени, --">