Николай Алексеевич Клюев - Стихотворения

застрелил унтер-офицер Трепов, что теперь у царя в ключниках состоит и жалованье за это 40 тыщ на месяц получает. Но подобные разговоры — исключение. Большинство же интересуется насущным: заботой о пропитании, о цене на хлеб, проделках сельских властей — старшин, старост, сборщиков податей, волостных писарей, становых, земских, урядников, ругает их в глаза и позаглядно, уважения же к этим господам не питает никто, ни старый, ни малый.

Песни крестьянской молодежи наглядно показывают отношение деревни к полиции, отчаянную удаль, готовность пострадать даже — за книжку — , ненависть ко всякой власти предержащей:

Нам полиция знакома,

А исправник хоть бы хны,

Хоть убей, за сороковку

Не окажется вины.

Мы без ножиков не ходим,

Без каменья никогда,

Нас за ножики боятся

Пуще царского суда.

Мать-Россея торжествует —

Николай вином торгует,

Саша булочки пекёт,

А Маша с Треповым живет.

Люди ножики справляют,

Я леворверт заряжу,

Люди в каторге страдают —

Я туда же ухожу.

Я мальчишечко-башка,

Не хожу без камешка.

Меня в Сибири дожидают —

Шьют рубаху из мешка.

У нас ножики литые,

Гири кованые.

Мы ребята холостые

Практикованные.

Мы научены сумой —

Государевой тюрьмой.

Молодцы пусть погуляют

Вместе водочки попьют,

За веселое гулянье

Цепи на ноги дают.

Пусть нас жарят и калят

Размазуриков-ребят,

Мы начальству не уважим —

Лучше сядем в каземат.

Каземат, ты каземат —

Каменная стенка.

Я мальчишко-сибиряк

Знаю не маленько.

Не маленько знаю я,

Не своим бахвальством.

Что Россейская казна

Пропита начальством.

Ах, ты книжка-складенец,

В каторгу дорожка,

Пострадает молодец

За тебя немножко.

Во тюрьму меня ведут

Кудри развеваются —

Рядом девушки идут,

Плачут, уливаются.

И т. п.

Отношение деревни к затюремщикам резко изменилось. Пострадать — с доброй воли — не считается позорным. Возвратившиеся из тюрьмы пользуются уважением, слезным участием к их страданью. Тысячи политических ссыльных из разных концов России нашли в нашем краю приют и вообще жалостное отношение населения. Революционные кружки, организованные ссыльными во всех уездах губернии, за последнее время значительно обезлюдили. Много работников как из крестьян, мещан, так и из интеллигентов, арестованы. Главный губернский комитет получает из Питера партийные журналы, прокламации и брошюры и через уездных членов распространяют по всей губернии. Из прокламаций большой спрос на письмо русских крестьян к царю Николаю II-му. Из брошюр: Что такое свобода? Хитрая механика, Конек-Скакунок — . Несмотря на гонение, распространение литературы, хотя значительно слабее 1905-6 годов, но все-таки продолжается, хотя до сих пор и не вызывает массового бунта, но как червоточина незримо делает свое дело, порождая ненависть к богачам и правительству. Наружно же вид Олонецкой губ(ернии) крайне мирный, пьяный по праздникам и голодный по будням. Пьянство растет не по дням, а по часам, пьют мужики, нередко бабы и подростки. Казенки процветают, яко крины, а хлеба своего в большинстве хватает немного дольше покрова. 9 зимних месяцев приходится кормиться картошкой и рыжиками, да и те есть не у всякого. Вообще мы живем как под тучей — вот-вот грянет гром и свет осияет трущобы земли, и восплачут те, кто распял Народ Божий, кто, злодейством и Богом низведенный до положения департаментского сторожа, лишил миллионы братьев познания истинной жизни. Общее же настроение крестьянства нашего справедливо выражено в одном духовном стихе, распеваемом по деревням перехожими нищими слепцами:

Что ты, душа приуныла?

Аль ты Господа забыла?

Аль ты добра не творила?

Оттого ты, душа, заскорбела,

Что святая правда сгорела,

Что любовь по свету бродит

И нигде пристану не находит.

По крещеному белому царству

Пролегла великая дорога —

Столбовая прямая путина.

То ли путь до темного острога,

А оттуль до Господа Бога.

Не просись, душа моя в пустыню,

Во тесну монашеску келью,

Ко тому ли райскому веселью.

Положи, душа моя желанье,

--">