Елена Андреевна Шварц - Собрание

мне подпиливают переносицу:

Два-три взмаха

Напильником,

И путь от глаза до глаза

Опасен — грозит обвалом.

Ах, горб лица, и ты болишь!

Вселенную уронили ребенком

И она всё еще плачет,

Она горбата.

Я видела вчера горбунью юную в аптеке,

Она торговала — такая веселая, впрочем,

Мужчина в одежде рабочей

Попросил у нее презервативы,

Так беззащитно и кокетливо

Она ему их подала

И улыбнулась так приветливо…

Чужая боль — как музыкант за стенкой.

Мозг раскололся, и любая белка

Его достанет сточенным когтем,

Дыша, кусая мелко-мелко,

И в лапках комкая — для друга своего

Несет комочек в домик поднебесный,

Чтоб вместе слопать им святое вещество

И снова ждать, когда оно воскреснет.

9

Что же значил этот миг?

Отчего он стал горбат?

Но что-то значил он.

Я слышала какой-то крик,

Какой-то странный был ожог.

Быть может, в стакан вселенной

Брошен яд,

Комет ужасный порошок,

Но в жилах космоса еще не растворился?

Гадалки говорят: верней всего,

Что в будущем году враг человечества родится,

И, может, в этот миг родители его

Решили пожениться.

10

Конек заржавленный луны

Чертил носком дурные сны

В моем мозгу

И дуги, смутные круги

В замерзнувшем пруду.

Знаменья значили: беги

Иль — жди, вот-вот приду?

Встал Новый год не с той ноги

И плакал на углу.

Комета канула во мглу,

И мутно-серым языком

Залижет горб Залив.

Опять летит равнина дней.

Ты, время, уравняло шаг.

И мы, как камень муравей,

Твой обползли желвак.

Февраль 1974

ЧЕРНАЯ ПАСХА

1 КАНУН

Скопленье луж как стадо мух,

Над их мерцанием и блеском,

Над расширяющимся плеском

Орет вороний хор.

И черный кровоток старух

По вене каменной течет вдоль глаз в притвор.

Апрель, удавленник, черно лицо твое,

Глаза серей носков несвежих,

Твоя полупрозрачна плешь,

Котел — нечищенный, безбрежный,

Где нежный праздник варят для народа —

Спасительный и розовый кулеш.

Завтра крашеные яйца,

Солнца легкого уют,

Будем кротко целоваться,

Радоваться, что мы тут.

Он воскрес — и с Ним мы все,

Красной белкой закружились в колесе

И пылинкою в слепящей полосе.

А нынче, нынче всё не то…

И в церкву не пройти.

На миг едва-едва вошла

В золотозубый рот кита-миллионера,

Она всё та же древняя пещера,

Что, свет сокрыв, от тьмы спасла,

Но и сама стеною стала,

И чрез неё, как чрез забор,

Прохожий Бог кидает взор.

Войдешь — и ты в родимом чреве:

Еще ты не рожден, но ты уже согрет

И киноварью света разодет.

Свечи плачутся как люди,

Священника глава на блюде

Толпы — отрубленной казалась,

В глазах стояла сырость, жалость.

Священник, щука золотая,

Багровым промелькнул плечом,

И сердца комната пустая

Зажглась оранжевым лучом.

И, провидя длань Демиурга

Со светящимся мощно кольцом,

В жемчужную грязь Петербурга

Я кротко ударю лицом.

Лапки голубю омыть,

Еще кому бы ноги вымыть?

Селедки выплюнутая глава

Пронзительно взглянула,

Хоть глаз её давно потух,

Но тротуар его присвоил

И зренье им свое удвоил.

Трамвай ко мне, багрея, подлетел

И, как просвирку, тихо съел.

Им ведь тоже, багровым, со складкой на шее,

Нужно раз в году причаститься.

2. ГДЕ МЫ?

Вот пьяный муж

Булыжником ввалился

И, дик и дюж,

Заматерился.

Он весь как божия гроза:

"Где ты была? С кем ты пила?

Зачем блестят твои глаза

И водкой пахнет?"

И кулаком промежду глаз

Как жахнет.

И льется кровь, и льются слезы.

За что, о Господи, за что?

Еще --">