Юрий Осипович Домбровский - Книга стихов (Моя нестерпимая быль)

Юрий Домбровский Книга стихов (Моя нестерпимая быль)

ВСТУПЛЕНИЕ К РОМАНУ

Везли, везли и завезли

На самый, самый край земли.

Тут ночь тиха, тут степь глуха,

Тут ни людей, ни петуха,

Тут дни проходят без вестей:

Один пустой, другой пустей,

А третий - словно черный пруд,

В котором жабы не живут.

Однажды друга принесло,

И стали вспоминать тогда мы

Все приключенья в этой яме

И что когда произошло.

Когда бежал с работы Войтов,

Когда пристрелен был такой-то...

Когда, с ноги стянув сапог,

Солдат - дурак и недородок

Себе сбрил пулей подбородок,

И мы скребли его с досок.

Когда мы в карцере сидели

И ногти ели, песни пели

И еле-еле не сгорели.

Был карцер выстроен из ели

И так горел, что доски пели!

А раскаленные метели

Метлою закрутили воздух,

И ели еле-еле-еле

Не улетели с нами в звезды!

Когда ж все это с нами было?

В каком году, какой весною?

Когда с тобой происходило

Все происшедшее со мною?

Когда бежал с работы Войтов?

Когда расстрелян был такой-то?

Когда солдат, стянув сапог,

Мозгами ляпнул в потолок?

Когда мы в карцере сидели,

Когда поджечь его сумели?

Когда? Когда? Когда? Когда?

О, бесконечные года!

Почтовый ящик - без вестей,

Что с каждым утром все пустей.

О, время, скрученное в жгут.

Рассказ мой возникает тут...

Мы все лежали у стены

Бойцы неведомой войны,

И были ружья всей страны

На нас тогда наведены.

Обратно реки не текут,

Два раза люди не живут,

Но суд бывает сотни раз.

Про этот справедливый суд

И начинаю я сейчас.

Печален будет мой рассказ.

Два раза люди не живут...

* * *

Меня убить хотели эти суки,

Но я принес с рабочего двора

Два новых навостренных топора.

По всем законам лагерной науки

Пришел, врубил и сел на дровосек;

Сижу, гляжу на всех веселым волком:

"Ну что, прошу! Хоть прямо, хоть проселком..."

- Домбровский, - говорят, - ты ж умный человек,

Ты здесь один, а нас тут... Посмотри же!

- Не слышу, - говорю, - пожалуйста, поближе!

Не принимают, сволочи, игры.

Стоят поодаль, финками сверкая,

И знают: это смерть сидит в дверях сарая,

Высокая, безмолвная, худая,

Сидит и молча держит топоры!

Как вдруг отходит от толпы Чеграш,

Идет и колыхается от злобы.

"Так не отдашь топор мне?" - "Не отдашь!"

- "Ну сам возьму!" - "Возьми!" - "Возьму!.." - "Попробуй!"

Он в ноги мне кидается, и тут,

Мгновенно перескакивая через,

Я топором валю скуластый череп,

И - поминайте как его зовут!

Его столкнул, на дровосек сел снова:

"Один дошел, теперь прошу второго!"

И вот таким я возвратился в мир,

Который так причудливо раскрашен.

Гляжу на вас, на тонких женщин ваших,

На гениев в трактире, на трактир,

На молчаливое седое зло,

На мелкое добро грошовой сути,

На то, как пьют, как заседают, крутят,

И думаю: как мне не повезло!

УБИТ ПРИ ПОПЫТКЕ К БЕГСТВУ

Мой дорогой, с чего ты так сияешь?

Путь ложных солнц - совсем не легкий путь!

А мне уже неделю не заснуть:

Заснешь - и вновь по снегу зашагаешь,

Опять услышишь ветра сиплый вой,

Скрип сапогов по снегу, рев конвоя:

"Ложись!" - и над соседней головой

Взметнется вдруг легчайшее сквозное

Мгновенное сиянье снеговое

Неуловимо тонкий острый свет:

Шел человек - и человека нет!

Убийце дарят белые часы

И отпуск в две недели. Две недели.

Он человек! О нем забудут псы,

Таежный сумрак, хриплые метели,

Лети к своей невесте, кавалер!

Дави фасон, показывай природу!

Ты жил в тайге, ты спирт глушил без мер,

Служил Вождю и бил врагов народа.

Тебя целуют девки горячо,

Ты первый парень - что ж тебе еще?

Так две недели протекли - и вот

Он шумно возвращается обратно.

Стреляет белок, служит, водку пьет!

Ни с чем не спорит - все ему понятно.

Но как-то утром, сонно, не спеша,

Не омрачась, не запирая двери,

Берет он браунинг. Милая душа,

Как ты --">