Александр Семёнович Кушнер - Вечерний свет

тем оно

Невыразимей и утешнее,

Что как бы обобществлено.

Считай всеобщим достоянием

И запиши на общий счет

Траву со срезанным дыханием,

Ее холодный, острый пот,

Чересполосицу и тление

И странный привкус остроты,

И ждать от лезвия спасения

Она не стала бы, как ты.

«Влажных бабочек что-то ни разу…»

Влажных бабочек что-то ни разу

Я не видел и мокрых стрекоз,

А ведь ливень, бывает, по часу

Льет и дольше, сплошной и всерьез.

Где же прячутся милые твари?

Тварь — не лучшее слово для них.

Государыни и государи

В ярких тканях, снастях слюдяных.

Запах сырости сладкой и прели,

Вымок дрок и промок зверобой.

Ни одной нет не залитой щели,

Ямки, выемки, складки сухой.

Не о жизни, пронизанной светом,

Не о смерти, съедающей свет,

У Набокова только об этом

Я спросил бы: он знает ответ.

«Каково это елкой явиться на свет…»

Каково это елкой явиться на свет,

Не березой, не кленом, не дубом,

И дожить до восьми, до двенадцати лет

И заваленной быть лесорубом!

Мне, когда я увидел их в грузовике,

Стало стыдно и страшно, ей-богу.

И причем Вифлеем здесь? Они ж не в песке,

Снег на жалких дрожал всю дорогу.

Я представил ужасную вырубку там,

Где они, подрастая, стояли.

Рождество — это радость, пришедшая к нам,

И гектары тоски и печали.

Стройный стан в серпантин будет, в блестки одет,

И шары золотые повесят.

Справедливости не было в мире и нет,

Ею только клянутся и грезят.

«А что было с Лазарем дальше, увы, не знаем…»

А что было с Лазарем дальше, увы, не знаем.

В одиннадцатой главе он воскрес, потом

Ни в поле, ни в роще, ни дома, ни за сараем —

Нигде не мелькнул. Иоанн позабыл о нем.

И это обидно и даже немного странно:

Ну, как же, воскрес — так скажи что-нибудь, пойди

За другом своим, но Евангелие туманно.

Еще десять глав — не сидел же он взаперти!

Неужто же справиться так и не мог с испугом

И четырехдневная смерть сокрушила дух?

А ведь Иисус называл его своим другом!

А может быть, слишком был счастлив? Одно из двух.

Сон в летнюю ночь

Чемпионатом мира по футболу

Я был, как все, в июне увлечен.

Не потому ли, полный произвола,

Невероятный мне приснился сон?

Сказать, какой? Но я и сам не знаю,

Удобно ли в таком признаться сне?

Что я в футбол с Ахматовой играю,

Пасую ей, она пасует мне.

Мы победим Петрова с Ивановым!

Дурацкий сон, ведь я предупреждал.

Мы лучше их владеем точным словом:

Они спешат, не выйти им в финал.

Она спросила: Кто они такие?

Хотел сказать, но тут же позабыл.

На ней мерцали бусы дорогие,

А плащ к футболке плохо подходил.

Веселый сон, но сколько в нем печали!

С футбольным полем рядом — дачный лес.

А выиграли мы иль проиграли —

Не буду врать: сон был и вдруг исчез.

«О „Бродячей собаке“ читать не хочу…»

О «Бродячей собаке» читать не хочу.

Артистических я не люблю кабаков.

Ну, Кузмин потрепал бы меня по плечу,

Мандельштам бы мне пару сказал пустяков.

Я люблю их, но в книгах, а в жизни смотреть

Не хочу, как поэты едят или пьют.

Нет уж, камень так камень, и скользкая сеть,

А не амбициозный и дымный уют.

И по сути своей человек одинок,

А тем более, если он пишет стихи.

Как мне нравится, что не ходил сюда Блок,

Ненаходчив, стыдясь стиховой шелухи.

Не зайдем. Объясню, почему не зайдем.

И уже над платформами, даль замутив,

«Петроградское небо мутилось дождем».

Вот, наверное, самый печальный мотив.

«И не такие царства погибали…»

«И не такие царства погибали!» —

Сказал синода обер-прокурор

Жестоко так, как будто на медали

Он выбил свой суровый приговор.

--">