Булат Шалвович Окуджава - Под управлением любви

Булат Шалвович Окуджава Под управлением любви. Лирика (70-е – 90-е)

«Часики бьют так задумчиво…»

Часики бьют так задумчиво,

медленно, не торопясь.

И в ожидании лучшего

жилка на лбу напряглась,

хоть понимаю, естественно,

счастья желая себе:

сложится все соответственно

вере, слезам и судьбе.

«У Спаса на Кружке забыто наше детство…»

У Спаса на Кружке забыто наше детство.

Что видится теперь в раскрытое окно?

Все меньше мест в Москве, где можно нам погреться,

все больше мест в Москве, где пусто и темно.

Мечтали зло унять и новый мир построить,

построить новый мир, иную жизнь начать.

Все меньше мест в Москве, где есть о чем поспорить,

все больше мест в Москве, где есть о чем молчать.

Куда-то все спешит надменная столица,

с которою давно мы перешли на «вы»…

Все меньше мест в Москве, где помнят наши лица,

все больше мест в Москве, где и без нас правы.

«Как время беспощадно…»

Как время беспощадно,

дела его и свет.

Ну я умру, ну ладно —

с меня и спросу нет.

А тот, что с нежным пухом

над верхнею губой,

с еще нетвердым духом,

разбуженный трубой, —

какой счастливой схваткой

разбужен он теперь,

подкованною пяткой

захлопывая дверь?

Под звуки духовые

не ведая о том,

как сладко все впервые,

как горько все потом…

Проводы у военкомата

Б. Биргеру

Вот оркестр духовой. Звук медовый.

И пронзителен он так, что – ах…

Вот и я, молодой и бедовый,

с черным чубчиком, с болью в глазах.

Машут ручки нелепо и споро,

крики скорбные тянутся вслед,

и безумцем из черного хора

нарисован грядущий сюжет.

Жизнь музыкой бравурной объята —

всё о том, что судьба пополам,

и о том, что не будет возврата

ни к любви и ни к прочим делам.

Раскаляются медные трубы —

превращаются в пламя и дым.

И в улыбке растянуты губы,

чтоб запомнился я молодым.

«О, фантазии на темы…»

В. Войновичу

О, фантазии на темы

торжества добра над злом!

В рамках солнечной системы

вы отправлены на слом.

Торжествует эта свалка

и грохочет, как прибой…

Мне фантазий тех не жалко —

я грущу о нас с тобой.

«На Сретенке ночной надежды голос слышен…»

На Сретенке ночной надежды голос слышен.

Он слаб и одинок, но сладок и возвышен.

Уже который раз он разрывает тьму…

И хочется верить ему.

Когда пройдет нужда за жизнь свою бояться,

тогда мои друзья с прогулки возвратятся,

и расцветет Москва от погребов до крыш…

Тогда опустеет Париж.

А если все не так, а все как прежде будет,

пусть Бог меня простит, пусть сын меня осудит,

что зря я распахнул напрасные крыла…

Что ж делать? Надежда была.

Романс («Стали чаще и чаще являться ко мне…»)

Стали чаще и чаще являться ко мне

с видом пасмурным и обреченным

одна дама на белом, на белом коне,

а другая на черном, на черном.

И у той, что на белом, такие глаза,

будто белому свету не рады,

будто жизни осталось на четверть часа,

а потом – всё утраты, утраты.

И у той, что на черном, такие глаза,

будто это – вместилище муки,

будто жизни осталось на четверть часа,

а потом – всё разлуки, разлуки.

Ах, когда б вы ко мне заглянули в глаза,

ах, когда б вы в мои поглядели, —

будто жизни осталось на четверть часа,

а потом – всё потери, потери.

«Как хорошо, что Зворыкин уехал…»

Кириллу Померанцеву

Как хорошо, что Зворыкин уехал

и телевиденье там изобрел!

Если бы он из страны не уехал,

он бы, как все, на Голгофу взошел.

И не сидели бы мы у экранов,

и не пытались бы время понять,

и откровения прежних обманов

были бы нам недоступны опять.

Как хорошо, что уехал Набоков,

тайны разлуки ни с кем не деля.

Как пофартило! А скольких пророков

не защитила родная земля!

Был этот фарт ну не очень-то сладок.

Как ни старалась беда за двоих,

всё же не выпали в мутный осадок

тернии --">