Евгений Аронович Долматовский - Последний поцелуй

Всегда молчащих о своем несчастье.

Не вышли замуж вновь не потому,

Что так легко в душевной жить пустыне:

Вы сохранили верность одному,

Погибшему на Волге иль в Берлине.

Рассказывали детям вы о нем,

Как о живом, веселом и крылатом.

И на своих плечах держали дом —

Он тесен был и латан-перелатан.

Ушли служить красавцы сыновья,

Вы на свиданье отпустили дочек.

Их вырастила добрая семья —

Не горестные руки одиночек.

Я скульпторов, что лепят монумент,

В котором воплощен Победы образ,

Прошу учесть среди ее примет

И эту невоинственную область

Улыбок строгих, книжек и корыт,

Где столько лет спокойно, величаво

Живет солдат, который был убит,

Его любовь, бессмертие и слава.

1965

«Да, есть еще курные избы…»

Да, есть еще курные избы,

Но до сих пор и люди есть,

Мечтающие —

                     в коммунизм бы

Курные избы перенесть.

Но для самих себя едва ли

Они вертят веретено.

Квартиры их к теплоцентрали

Подключены давным-давно.

Зато, надменны и спесивы,

Они решаются решать,

Кому лишь мачеха — Россия,

Тогда как им —

                            родная мать.

А кто им дал такое право?

Страданья дедов и отцов?

Добытая не ими слава

Иль цвет волос

                        в конце концов?

А ну, не прячься, отвечай-ка,

Посконным фартуком утрись,

Певец частушек с балалайкой

Из ресторана «Интурист»!

Зачем при всем честном народе,

Меняющем теченье рек,

Вы в русской ищете природе

Черты, застывшие навек?

Я был в соседнем полушарье,

И я вас огорчить могу:

И там цветы иван-да-марья

Легко пестреют на лугу.

Не в том Отечества отличье,

Не только в том —

                           скажу точней —

России древнее величье

В делах высотных наших дней.

Смешно рядить —

                               кто ей роднее,

Себя выпячивать притом,

Когда равны мы перед нею

И навсегда в долгу святом!

1964

«Еще когда мы были юными…»

Еще когда мы были юными…

Точнее, с самой колыбели,

О людях мы светлее думали,

Чем есть они на самом деле.

Мы подрастали в детском садике,

Был каждый грамм пшена сосчитан.

Уже тогда красавцы всадники

Нас взяли под свою защиту.

Мы никому не разрешили бы

Упомянуть — хоть в кратком слове —

О том, что их шинели вшивые

И сабли в ржавых пятнах крови.

Благоговенье это детское

Мы пронесли сквозь бури века,

Влюбленные во все советское

И верящие в человека.

Вы скажете: а где же критика,

А где мученья и сомненья?

У атакующих спросите-ка

За пять минут до наступленья.

Нет, для сочувствия умильного

Своих устоев не нарушу:

В большом походе — право сильного

Боль не выпячивать наружу.

Пусть слабые пугливо мечутся,

В потемках тычутся без цели,

С мечтою нашей человечеству

Светлее жить — на самом деле.

196З

Из семейных преданий

Начало первой мировой войны…

Интеллигент в воротничке крахмальном

Глядит в припухшие глаза жены.

Он не был никогда таким печальным.

Что завтра? Трехлинейка и шинель,

На голове ученой блин с кокардой.

С отсрочкой безнадежна канитель,

И жизнь уже поставлена на карту.

И, вспоминая умершую дочь,

Он щурится стыдливо, близоруко.

Всего одна им остается ночь,

А там, быть может, вечная разлука.

Грозовый август… Туча мошкары

У лампы керосиновой на даче.

Вчерашний филин ухает из мглы,

Как будто пушек дальняя отдача.

В последней ночи, отданной двоим,

Слепая боль, глухая безнадежность.

И навсегда необходимо им

Запечатлеть свою любовь и нежность.

Мальчишка иль --">