Светлана Васильевна Кекова - Последний свидетель

конь.

За спиною невесты геенский

Неподвижно пылает огонь.

Рядом две белоствольных берёзы,

Красный флаг, пионеры в строю…

Что ж над этими снимками слёзы

Я светло и мучительно лью?

* * *

Смотрю в окно — выходит он,

живущий в нашем околотке,

горбун и ангел, фараон,

гребец на похоронной лодке.

Идёт по улице к реке.

Вдали горы дымится кратер.

Как губы в женском молоке,

испачкан белой краской катер.

Понятный, как немой укор,

ты, рыцарь, не привыкший к латам,

прилежно заведя мотор,

поводишь вдруг плечом крылатым.

Тут издаёт протяжный вой

Анубис, раненный навылет…

А над моею головой

строгают, рубят, режут, пилят.

Любовь, как муха в янтаре,

сказавшись мёртвой и невинной,

на Лысой прячется горе,

на Соколовой, на Алтынной.

И выступает кровь из пор,

покуда, надвое расколот,

спит у подножий мёртвых гор,

с рекой обнявшись, вечный город.

* * *

Валентину Курбатову

1.

Пролегают овраги морщинами резкими

по крестьянскому лику родной стороны,

здесь легко нам поля рифмовать с перелесками

и с холмами зелёными — гребень волны.

Нужно было тебе, словно дереву вырасти,

зашуметь на пригорке листвой молодой,

чтоб услышать молитву о чуде и милости

и увидеть родник со святою водой.

Чтоб понять, как мы жизнь разменяли, растратили,

как отвергли родителей наших труды,

нужно только вглядеться нам в Лик Богоматери,

отражённый в стекле родниковой воды.

И тогда ты не хлебом, а слезною пищею

будешь молча питаться и ночью, и днём,

будешь душу свою, обнажённую, нищую,

очищать по ночам покаянным огнём…

2.

Ночью из можжевельника

выточены кресты,

Чистого понедельника

выбелены холсты.

Молча обходит странница

веси и города —

вестница и посланница,

Пепельная среда.

Только кичится брашнами

мир с четырёх сторон

и громоздится башнями

каменный Вавилон.

Но не даётся право нам

в недрах земли уснуть —

шёлковым белым саваном

снег заметает путь.

Ты ли была крупицею

соли на дне глазниц,

ты ль облетала птицею

круг мировых столиц,

ты ли равняла жалостью

умного и глупца,

трогала самой малостью

каменные сердца?

Ты ли — восторг, сумятица,

льющаяся вода,

или — Страстная пятница,

Пепельная среда?

3.

Без тайных мыслей, слёз и упований,

без страхов и бессмысленных надежд,

на лестнице чужих существований

среди младенцев, гениев, невежд,

средь ассирийцев, греков и этрусков,

в пространстве ночи бесконечной — там,

где в царственные хижины моллюсков

вошли, как в рай, Ламарк и Мандельштам,

где грех горит огнём неугасимым

в пространстве смерти, на верху горы,

где Ной с детьми — Яфетом, Хамом, Симом

раскинул в поле пёстрые шатры,

там, где дрожат светил туманных пятна

и где звучит негромко лития,

вдруг очутиться — и понять внезапно

весь ужас и блаженство бытия.

* * *

Не станешь ни овном, ни фавном.

Не скажешь — ты враг или друг.

Становится тайное явным,

свидетелей ширится круг.

И всё, что с собою принёс ты,

тебя обличает, пока

клянутся на Библии звёзды,

туманы, дожди, облака.

Клянётся пронзительный ветер,

и перед падением в ад

приходит последний свидетель —

любви исцеляющий взгляд.

--">