Анастасия Юрьевна Скорикова - Стихи

пожаром.

Морг — без окон и двери, осталась гнилая табличка.

Смерть закончилась здесь и уже не случится, пожалуй.

* * *

Это лето теперь не снаружи меня — внутри.

Закрывая глаза, видишь реку и сонм песчинок,

просмоленное солнце, янтарный загон зари,

свежей просеки рыжие пни, молодой малинник;

видишь одноколейку и чувствуешь аромат

черных шпал закопченных, расплывшегося мазута,

словно есть в этой жизни возможность вернуть назад

все, что раньше любила. Вмещает в себя минута

и дорогу и лес… — не подсказывай, я сама, —

старый велик, темнеющий ельник, репей в овраге.

А откроешь глаза — пустота за окном, зима —

снежно-белый, бескрайний, заоблачный лист бумаги.

* * *

Лгут зеркала, — какой же я старик!

У. Шекспир

Моя рука — его в миниатюре.

Да и сама я на отца похожа.

Но то, что было свойственно натуре,

что оказалось внешности дороже,

исчезло вместе с ним, предполагая

неповторимость личности, загадку.

И в сущности-то, я совсем другая,

хоть к этому привыкла недостатку.

Но в зеркале единство обнаружив,

в муть отраженья с жаром очевидца

нырнуть пытаюсь, с каждым годом глубже,

и с папиной улыбкой возвратиться.

СТАРЫЙ ДОМ

А я не тороплюсь, останусь тут.

Часы идут, шуршит листва на ветке.

Годами создаваемый уют

с изысканностью выцветшей виньетки,

барочным сном, порочным рококо,

роскошным прошлым, как плющом, увитый…

Как в этих стенах стариться легко,

век доживать вдвоем с кариатидой!

Хотя плечо ослабло, не страшусь

быть вместе с ней поддержкой и опорой

мгновений чудных, сохраняя груз

обид горячих, радостного вздора.

Менялось все, а этот дом стоял.

Поэтому и не спешишь наружу.

Ночное небо отразив, канал

вплывает внутрь, заполоняя душу.

ПЕРВЫЙ СНЕГ

Налей мне водочки, и будет, как у всех,

уютным дом. Дадим себе поблажку —

отпразднуем сегодня первый снег.

Наденет город белую рубашку.

Мы вспомним этих и помянем тех,

чьи души оказались нараспашку.

Метет снаружи, превращается вода

в кристаллы сна — в серебряной порфире

забвения замерзшая среда.

А здесь сквозняк гуляет по квартире,

как гость, презревший слово «никогда»,

забывший, что уже не в этом мире.

Небрит, простужен, непростительно незрим,

Молчание — упрека подоплека —

воздушным шлейфом тянется за ним.

Ему там плохо, знаю, одиноко.

Но мы нальем еще, поговорим,

на талый след уставясь у порога.

ПАТРИОТ

Похолодало. Там, где жарко, быть убитым —

хотя и малый риск, но все же есть.

Кто в молодости был космополитом,

с годами патриотом станет здесь.

Еще не старость, но какая-то усталость…

Зачем чужой Акрополь, Колизей?

Лишь то и согревает, что осталось

в сознании — в кругу родных идей:

Опочка сонная, туда ведет дорожка

из незабвенных, но избитых слов,

пустырником пропахшая Пустошка

и в ближнем зарубежье — Могилёв.

* * *

Заходишь с мороза в кафе — шоколадом

здесь пахнет, корицей, настоечкой горькой.

Но чтобы согреться, мне много ли надо —

двойной капучино, где сахара горка

на облачке пены без тени обузы

не тонет в пучине, подтаяв отчасти.

А рядом за столиком слышно — французы

воркуют красиво о счастье. О, счастье!

Французский язык ведь настроен на это,

я с ним отдыхала, забыв про нагрузки

(был в школе одним из любимых предметов).

Не то что великий, могучий наш русский:

задуматься стоит лишь — счет обнаружишь

за кофе, за воздух, сгустившийся, что ли.

Заплатишь, окажешься снова снаружи

с заснеженным небом в кристалликах соли.

МАЙСКИЙ ЖУК

Щегол Мандельштама и бабочка Фета

уже упорхнули… Весной разогрета,

я майского снова ловила жука.

А он зависал виртуозно в полете,

садился на дерево, как --">