Игорь Васильевич Северянин , Иван Васильевич Игнатьев , Димитрий Александрович Крючков - Стеклянные цепи

Стеклянные цепи Альманах Эго-Футуристов II

Леонид Афанасьев

В цепях стеклянных

Я заключен в стеклянных стенах

И задыхаюсь, как цветок.

Не чуя сил и жизни в членах

И от страданий изнемог.

А там за душною темницей

Цветет весна, поет сирень

И звучный день щебечет птицей

И окрыляет новый день.

И если-б вырваться на волю

к небу крылья развернуть,

Где обещает краше долю

Залитый блеском к солнцу путь!

1912, Июнь.

«Играет чорт со мной в костяшки…»

Играет чорт со мной в костяшки

Бесовский взгляд его лукав

я знаю хитрости замашки,

А кто к ним склонен, – тот неправ.

«Плутуешь, чортово отродье!»

Кричу, об стол рукой стуча.

«Как для коня нужны поводьи,

Так для тебя – удар сплеча!»

«Играть – играй, да только толком,

А то за шиворот и – вон!..»

И чорт опешив, смотрит волком

И в этом виде мне смешон.

Игра идет, но хитрость чорта

Не покидает. Как тут быть?

Ведь игрока такого сорта

Придется всетаки побить!

Игорь-Северянин

Симфониэтта

Всю ночь грызешь меня, бессонница,

Кошмарен твой слюнявый шип.

Я слышу: бешеная конница –

Моих стремлений прототип.

Бесстрастно слушает иконница

Мой встон, мой пересохший всхлип.

О, Голубая Оборонница,

Явись мне в пчелах между лип.

Ужель душа твоя не тронется? –

Я разум пред тобой расшиб.

Уйти. Куда? Все – среды, вторники…

Пойти на улицу? Одень

Себя, как пожелают дворники

И проститутки, – в ад их день!

Столица ночью – это – в сорнике

Хам-Город в шапке набекрень.

Презренны «вольные затворники»:

В их снах животных – дребедень.

Поймете ль вы меня, просторники? –

Моя бессонница – Сирень.

1912 Май

Четкая поэза

Разум мой бесстрастен. Сердце бьется четко.

Вспомнилось мне лето давнее в лесу.

Только что узнал я: у тебя чахотка, –

Вскоре гроб твой белый к церкви понесу.

Вспомнилось мне лето: мошки, незабудки,

Грозы и туманы, вечера в луне.

Силы были сильны, чувства были чутки;

Ты была со мною, ты была при мне.

Может быть, томилась вешнею ажурью,

Может быть, любила чувственно и зло, –

Только вся дышала знойною лазурью

Или омрачалась девственно светло…

Часто мы лежали в ландышах и в кашке,

Точно брат с сестрою, телом к телу льня;

Часто приходила ты в одной рубашке

Ночью в кабинет мой, возжелав меня…

Но когда тянулся я к тебе всем телом,

Чтоб в тебя, как в омут, глубоко упасть,

Ты, с лицом от муки страстной побледнелым,

Грубою издевкой охлаждала страсть.

То лазорьно-нежно, то кошмарно едко

Говорила броско о каком-то «нем»;

Тщетно я терзался: кто ты? амулетка,

Верная обету? лилия с вином?..

Все я понял после. Хорошо и кротко

На душе печальной. Слушай-ка, дитя!

Твой удел – могила: у тебя чахотка.

От тебя заразу я приму шутя.

1912 Май

Клуб дам

Я в комфортабельной карете, на эллипсических рессорах,

Люблю заехать в златополдень на чашку чая в жено-клуб,

Где вкусно сплетничают дамы о светских дрязгах и о ссорах,

Где глупый вправе слыть не глупым, но умный непременно глуп…

О, фешенебельные темы! от вас тоска моя развеется!

Трепещут губы иронично, как земляничное желе…

– Индейцы – точно ананасы, и ананасы – как индейцы…

Острит креолка, вспоминая о экзотической земле.

Градоначальница зевает, облокотясь на пианино,

И смотрит в окна, где истомно бредет хмелеющий Июль.

Вкруг золотеет паутина, как символ ленных пленов сплина,

И я, сравнив себя со всеми, люблю клуб дам не потому ль?..

1912. Июнь

Иван Игнатьев

Что сказал мне старый шейх

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . и было у Падишаха пять сот подвалов золота, пять сот гурий в Серале, и верблюдов пять сот табунов. И был у него сын единственный – Омар, его же следы да будут благословенны…

Всех озаряла любовь Великого Повелителя. Так было до дней Рамазана. И когда кончился Рамазан, принял Султан кованный ключ у старого смотрителя Гарема – Аги-Бума и послал шелковый платок небесных цветов Новой Одалиске в покои левого Минарета…

Плакали жены старшие и младшие. Уже сто дней и сто ночей ни одна из них не переступала порога Опочивальни. В рыданиях кляли белую Рабыню, --">