Константин Аристархович Большаков - Солнце на излете

минула,

Шептала: «желанный, незнанный, спишь?»

Июль 1914 г.

Геленджик.

Запах пространств

Версты ложились, как дети, в колыбели зелени

На мягкие вздохи изумрудных лугов,

И клочьями дымов, как пухом устелены,

Вскидывались худые ребра канав и мостов,

И над бегом безумья без слез опрокинут

Плещущийся гривами облаков океан,

Где, сложив молитвенные руки, стынут

В муке раскрытые губы пяти очарованных стран.

По троттуарам бульварной зелени в рупор

Седой Колумб отплытье проплакал,

И любовно стелется в небе крошечный Ньюпорт

И звенит вековой, поросший ржавчиной якорь…

Вскиньтесь, забытые, одичавшим голосом,

Это ночь украли, это вас хотят обмануть,

Ведь велел же седой Колумб, веселый сам,

Ветрами бесплодий паруса надуть.

Прощайте забытые острия ученичества

Обманули, украли, и теперь

Повешенный взор электричества

Умирающий мечется, как пленный зверь.

Июль 1914 г.

Константинополь.

Тень от зарева

Siphilitiques, fous, rois, pantins, ventriloques,

Qu’est-ce que ca peut fairs a la . . . . . . Paris…

(A. Rimbaud).

Второй июль

Кн. Н. А. В-ой.

Идем, и тени в золотистой чаще

Мелькают в золоте, как «нет», как «да»…

Сердца усталые не бьются чаще

Сегодня, чем всегда…

А Вы, мой друг единственный и чудный,

О, хрупкая капризная княжна,

Я знаю, отчего улыбка в сини изумрудной

Так пристально нежна.

И отчего рассеянный Ваш взгляд не ищет

Кого-то милого, кого уж нет,

Кто брошен, тысяч тысячи

На грудь гранитную чужих побед.

Багряный вечер. Ветер с подорожий

В парк забредет ленивый и в пыли…

Кому из нас дороже

Те дни, которые давно прошли

Любили мы, молились одному, тому же,

Кто волновал один двоих мечты…

Закат померк и венчики сжимают уже

Дневные кроткие цветы.

20 Июля 1915 г.

Сегодняшнее

Маме.

Кто то нашептывал шелестом мук

Целый вечер об израненном сыне,

В струнах тугих и заломленных рук

Небосвод колебался, бесшумный и синий.

Октябрьских сумерек, заплаканных трауром

Слеза по седому лицу сбегала,

А на гудящих рельсах с утра «ура»

Гремело в стеклянных ушах вокзалов.

Сердце изранил растущий топот

Где-то прошедших вдали эскадронов,

И наскоро рваные раны заштопать

Чугунным лязгом хотелось вагонам.

Костлявые пальцы в кровавом пожаре вот

Вырвутся молить: помогите, спасите,

Ведь короной кровавого зарева

Повисло суровое небо событий.

Тучи, как вены, налитые кровью,

Просалились сквозь пламя наружу,

И не могут проплакать про долю вдовью

В самые уши октябрьской стужи.

Октябрь 1916 г.

Польше

Михаилу Кузмину.

Июльское солнце печет и нежится,

Следя за суетой тревог,

Как пыльным облаком беженцы

Катятся лентой дорог.

День разгорится и будет, будет

Жечь и пылить земную грудь,

А сейчас уходят и уходят люди

В пристально стелющийся путь,

А за ними, как праздник, в лентах и ризе

Взором ясным и кротким следишь,

Как следила шаги многих сотен дивизий

Твою колыхавших тишь.

И звенели глухо шпоры и сабли

Звон рассыпался, как кокетливый смех

Будто хрупкие пальцы, зябли

Ветлы, обступившие бег твоих рек.

Шли, и задушенный, ржавый

Лязг раскует железные кольца

Видишь сердце сгорело Варшавы

Горячей слезой добровольца.

Черной птицей год пролетел, как нагрянул,

Полями Польши дымится кровь,

Только сковано сердце в оковах тумана,

Только мукою сдвинута бровь.

Будет, будет… И где-бы

Вздох сражений пронесся. – собираются все

Под палящие взоры июльского неба

Громоздить телегами и говором шоссе.

Июль 1915 г.

Бельгия

Б. Пастернаку.

Холод мести у бойцов в душе льда,

Вставших броней от Антверпена до Гента.

Не пестрит торговыми судами Шельда

Синей, бесконечно-вьющеюся лентой.

Звон невидимых колоколов в тумане

Над умершей тишиной пустого Брюгге, –

То проходят через город англичане

К битве тяжко громыхающей на юге.

А на севере равнин отцы и братья

Пастью схвачены железною событий.

Спите, наши дочери вплетут --">