Александр Викторович Еременко - Добавление к сопромату

Александр Еременко Добавление к сопромату

СТИХИ

Александр ЕРЕМЕНКО

Александр Викторович Еременко родился на Алтае в 1950 году. Там окончил школу. Поменял несколько профессий, в 1974 году поступил в Литературный институт. Стихи печатались в «Дне поэзии», «Юности», «Огоньке», коллективных сборниках в СССР и за рубежом. Это первая книга поэта.

Самиздат 80-го года

За окошком свету мало,

белый снег валит-валит.

Возле Курского вокзала

домик маленький стоит.

За окошком свету нету.

Из-за шторок не идет.

Там печатают поэта —

шесть копеек разворот.

Сторож спит, культурно пьяный,

бригадир не настучит;

на машине иностранной

аккуратно счетчик сбит.

Без напряга, без подлянки

дело верное идет

на Ордынке, на Полянке,

возле Яузских ворот…

Эту книжку в ползарплаты

и нестрашную на вид

в коридорах Госиздата

вам никто не подарит.

Эта книжка ночью поздней,

как сказал один пиит,

под подушкой дышит грозно,

как крамольный динамит.

И за то, что много света

в этой книжке между строк,

два молоденьких поэта

получают первый срок.

Первый срок всегда короткий,

а добавочный — длинней,

там, где рыбой кормят четко,

но без вилок и ножей.

И пока их, как на мине,

далеко заволокло,

пританцовывать вело,

что-то сдвинулось над ними,

в небесах произошло.

За окошком света нету.

Прорубив его в стене,

запрещенного поэта

напечатали в стране.

Против лома нет приема,

и крамольный динамит

без особенного грома

прямо в камере стоит.

Два подельника ужасных,

два бандита, — Бог ты мой! —

недолеченных, мосластых

по шоссе Энтузиастов

возвращаются домой.

И кому все это надо,

и зачем весь этот бред,

не ответит ни Лубянка,

ни Ордынка, ни Полянка,

ни подземный Ленсовет,

как сказал

                  другой поэт.

«В глуши коленчатого вала…»

Ласточка с весною…

В глуши коленчатого вала,

в коленной чашечке кривой

густая ласточка летала

по возмутительной кривой.

И вылетала из лекала

в том месте, где она хотела,

но ничего не извлекала

ни из чего, там где летела.

Ей, видно, дела было мало

до челнока или затвора.

Она летала как попало,

но не оставила зазора

ни между Севером и Югом,

ни между Дарвином и Брутом,

как и диаметром и кругом,

как и термометром и спрутом.

Ах, между Женей и Андреем,

ах, между кошкой и собакой,

как между гипер- и бореем,

как между ютом или баком,

как между кровью и стамеской,

как между Богом или чертом,

не наведенная на резкость,

не опрокинутая в плоскость,

в чулане вечности противном

над безобразною планетой,

летала ласточка активно,

и я любил ее за это.

Ночная прогулка

Мы поедем с тобою на «А» и на «Б»

мимо цирка и речки, завернутой в медь,

где на Трубной, а можно сказать — на Трубе,

кто упал, кто пропал, кто остался сидеть.

Мимо темной «России», дизайна, такси,

мимо мрачных «Известий», где воздух речист.

Мимо вялотекущей бегущей строки,

как предсказанный некогда ленточный глист.

Разворочена осень торпедами фар,

пограничный музей до рассвета не спит.

Лепестковыми минами взорван асфальт,

и земля до утра под ногами горит.

Мимо Герцена — кругом идет голова,

мимо Гоголя: встанешь — и некуда сесть.

Мимо чаек лихих на Грановского, 2,

Огарева, не видно, по-моему, — 6.

Мимо всех декабристов (их не сосчитать),

мимо народовольцев — и вовсе не счесть.

Часто пишется «мост», а читается — «месть»,

и летит филология к черту с моста.

Мимо Пушкина, мимо… куда нас несет?

Мимо «Тайных доктрин», мимо крымских татар.

Белорусский, Казанский, «Славянский --">