Владимир Евгеньевич Жаботинский - Завоеватель

Владимир Жаботинский Завоеватель

Всего минут восемнадцать ползет поезд из Пирея в Афины, но за восемнадцать минут можно припомнить очень много — столько, что и за час не напишешь.

Против меня в вагоне сидел господин уже солидно пожилой, но хорошо сохранившийся, белокурый, сероглазый, в тирольской шляпе и коротких штанах спортсмена: явно из Вены и, бесспорно, коммивояжер. Черты лица энергичные, отчетливые; такое лицо, что раз увидишь и тринадцать лет не забудешь. Дело в том, что я действительно видел его тринадцать лет тому назад, и тоже в этих местах. Тогда ему было лет под сорок, но годы почти не отразились на нем. С малым усилием я даже имя его припомнил: херр Густав Квада. Вспомнил и его забористое, зернистое венское наречие: nette Höllschaft ^[1] вместо Gesellschaft, fesches Mädel ^[2], fideler Bursch ^[3]. Вспомнил даже, какой он партии: христианский социалист и личный поклонник д-ра Люэгера.

Херр Квада, однако, меня не узнал, и я не нашел нужным обеспокоить его возобновлением нашего знакомства. Вместо того замелькали у меня в памяти разные мелочи первой нашей встречи и сложились в выпуклый образ. Не вполне уверен, стоит ли рассказывать: ведь это — письмо военного корреспондента, а та первая встреча случилась много лет назад и сама по себе ничего общего не имела с международными осложнениями. А с другой стороны — не так уж дико было бы сказать, что херр Квада, пожалуй, и есть настоящая причина этой войны. Вопрос спорный, судить не берусь.

Познакомились мы на пароходе из Канеи в Пирей. У нас была с ним общая каюта. Путешествовать в непосредственной близости с коммивояжером не всегда удобно, зато иногда очень удобно — именно, если вы ему понравились. Пока вы ему не понравились, он будет вас притеснять, он займет лучшее место, он взгромоздит свой чемодан с образцами на шляпную картонку вашей спутницы, а ноги положит на вашу газету. Но как только вы ему понравитесь, мгновенно обнаружится, что это за славный малый и что за бесценный попутчик. Он знает множество забавных анекдотов, умеет показывать потрясающие фокусы. Если попросить, или без того, он, прищурив один глаз и воззрясь другим, точно скажет вам и ваш возраст, и чем вы занимаетесь. В кармане у него великолепный энциклопедический нож с тремя лезвиями, с вилкой, ложкой, ножницами, ногтечисткой, зубочисткой, уховерткой, штопором и крючком для пуговиц; в другом кармане — портфельчик с нитками трех цветов и с иголками и с английскими шпильками. Все у него есть, и все у него так тщательно продумано и так ловко пригнано, что одно созерцание радует душу. Провизия у него в особой корзиночке с ремешками, отделениями и полным приданым посуды, а подобрана и выложена так, что и сытый, взглянув, тут же на месте похудеет от сладостного голода. И недолго придется худеть, ибо он, несомненно, сейчас же с фамильярным радушием пригласит вас к участию в трапезе. Вообще, предоставит себя в ваше распоряжение, искренно и всецело, себя и свои припасы, ножики, зубочистки, свой громадный опыт и свое бездонное savoir faire ^[4].

Мне больше всего импонирует именно эта последняя черта. Настоящий, прирожденный коммивояжер от небес одарен изумительным чутьем реальностей, умением точно и легко проделывать вещи, которые для нас, беспочвенных, словно с одуванчика сдутых, интеллигентов, немыслимы. Он сразу видит, способен ли данный кондуктор за полтину продуцировать необитаемое купе или неспособен; по выражению спины извозчика он чувствует, бодра ли его лошадь или устала; он знает цену всякому предмету и потому торгуется так кратко и метко, что самый внушительный приказчик растеряется и сдастся ему с первого выстрела: inter doctores ^[5]. Где я особенно дивлюсь его безошибочной догадке и совершенству исполнения — это в тот самый критический из моментов бытия, что для нас, простых смертных, равносилен пытке; я разумею отъезд из гостиницы, шествие сквозь строй кокетливых горничных и величественных лакеев. Мы с вами в такие минуты трепещем, теряем голову, разоряем себя и семью и все-таки сознаем, что не купили уважения. Но полюбуйтесь на него: раз, два и готово, и все довольны, особенно он сам, ибо истратил во четырежды меньше, чем мы с вами, и еще в придачу ущипнул горничную — формальность, которую мы с вами упустили. Лучшее, что можете сделать, это отдаться под опеку на весь остаток пути; довериться же ему можно смело — если, конечно, вы не торгуете случайно тем же самым товаром, что и --">