О Генри - Ещё раз О. Генри (сборник)

— Джентльмены, — сказал Старик, махнув для убедительности рукой, — я и сам не знаю, для чего я здесь, но ничего не мог поделать с собой. Я видел перед собой глазки этого дьяволенка целую неделю. Я никогда его прежде не видел, только неделю назад, но его глазки преследовали меня давно, очень давно. Мне казалось, что я знаю этого маленького негодяя с детства, когда и сам был пацаном, как он. Тем не менее, и Бобби это вам подтвердит, я заставил и его проделать вместе со мной весь этот путь, чтобы увидеть этого маленького больного паренька.

Старик принялся рыться в карманах, выуживая оттуда их содержимое, и все это выкладывать с поистине лордовским безразличием на рваное стеганое одеяло кровати Крипа.

— Ну, дьяволенок, — торжественно вещал он, — ты на это купишь лекарства, выздоровеешь и будешь снова продавать мне газеты. Где же, черт меня подери, я видел тебя прежде? Ну да ладно. Неважно. Пошли, Бобби. Какой ты паинька, подождал все же меня. Пойдем теперь выпьем.

Два джентльменских великолепия величественно развернулись и довольно долго, молча, жестами прощались с Крипом и репортером из «Пост», в конце концов, неуверенно, пошатываясь, скрылись в темноте. Оттуда до хижины доносились их взаимные поощрения, когда оба преодолевали вырубленные в берегу ступеньки, ведущие к дорожке наверху.

Вскоре вернулась мать Крипа с купленными в аптеке лекарствами и стала за ним ухаживать. Она громко вскрикнула от удивления, увидев, что лежало на одеяле, и тут же принялась перебирать все разложенные предметы. Там оказалось сорок два доллара бумажками, еще шесть с половиной серебром, серебряная дамская застежка от туфель и красивый перочинный нож с перламутровой ручкой и четырьмя лезвиями.

Репортер увидел, как Крип принимал лекарство — сразу его лихорадка пошла на убыль. Пообещав ему принести газету с отчетом о знаменитом боксерском поединке, он пошел к двери. Вдруг возле нее его осенила одна мысль. Он, остановившись, сказал:

— А ваш муж откуда родом?

— Ах, ваша честь, — ответила мать Крипа, — он был из Алабамы, врожденный джентльмен, как все о нем отзывались, но его испортила пьянка, и он поэтому женился на мне.

Когда репортер из «Пост» выходил, он слышал, как Крип почтительно сказал матери:

— Тот человек, который оставил все это, не мог быть Богом, ибо Бог весь целиком никогда не является; но если он не было Богом, мамми, то он был Дэном Стюартом, могу поспорить на доллар.

Когда репортер брел назад в город по темной дороге, он говорил себе: «Сегодня вечером мы увидели добрый источник там, где никогда даже не искали, а также что-то связанное с тайной, явившейся из Алабамы. Хейхо! Какой все же это забавный маленький мир!»

Меццо-тинто

Перевод Л. Каневского.

(Глубокая печать в темных тонах)

Доктор давным-давно завершил свою больничную практику, но когда в больничных палатах появлялся какой-нибудь особый интересный случай, то его экипаж с упряжкой гнедых останавливался у ворот больницы. Молодой, красивый, многого добившийся в своей профессии, располагающий внушительным доходом, шесть месяцев как женатый на красивой, просто обожавшей его девушке, — его судьбе, конечно, можно было бы позавидовать.

Было около девяти, когда он вернулся домой. Его конюх взял под уздцы лошадей, а он легко взбежал по лестнице.

Дверь распахнулась, и нежные женские руки крепко обвили его за шею, а влажная щека жены прижалась к его щеке.

— Ах, Ральф, — говорила она дрожащим, плаксивым голосом, — как ты поздно! Ты себе представить не можешь, как я скучаю, когда тебя нет в обычный час. Я все время подогревала для тебя ужин. Ах, боже, как я ревную тебя к твоим пациентам, они подолгу отрывают тебя от меня.

— Ах, какая ты свеженькая, такая сладенькая и красивенькая — совсем иное зрелище, чем то, что мне приходится видеть в больнице, — сказал он, улыбаясь и глядя на ее девичье личико с уверенностью мужчины, знающего, что его любят. — Ну а пока налей мне кофе, маленькую чашечку, а я пойду переоденусь.

После ужина он сидел в библиотеке на своем любимом стуле с подлокотниками, а она — на своем излюбленном месте, на подлокотнике его стула, рядом с ним, и протягивала ему горящую спичку, когда он хотел зажечь свою сигару. Она, казалось, была счастлива от того, что он рядом с ней, каждое ее прикосновение к нему означало ласку, а каждое произнесенное ею слово она любовно растягивала, что --">