Томас Гарди - Джуд Незаметный - английский и русский параллельные тексты

hardly knew whom, though once by many of his own dead family. Однообразие общей картины нарушали лишь прошлогодняя скирда пашни, грачи, взлетавшие при его приближении, да тропа, по которой он пришел сюда и которой некогда ходили его предки, а кто ходил теперь - неизвестно. "How ugly it is here!" he murmured. - Как здесь все уныло! - прошептал он. The fresh harrow-lines seemed to stretch like the channellings in a piece of new corduroy, lending a meanly utilitarian air to the expanse, taking away its gradations, and depriving it of all history beyond that of the few recent months, though to every clod and stone there really attached associations enough and to spare-echoes of songs from ancient harvest-days, of spoken words, and of sturdy deeds. Свежевспаханные борозды тянулись, словно полоски на новом вельвете, и придавали полю неприятно упорядоченный вид, лишив его всех оттенков, уничтожив все следы прошлого за исключением разве что примет последних нескольких месяцев, хотя с каждым комом земли, с каждым камнем здесь было связано много воспоминаний - отзвуки песен, петых в дни давно минувших жатв, чьих-то слов и смелых деяний. Every inch of ground had been the site, first or last, of energy, gaiety, horse-play, bickerings, weariness. Каждый дюйм этой земли знал силу, веселье, разгул. Потасовки, усталость. Groups of gleaners had squatted in the sun on every square yard. На каждом ее квадратном ярде гнули под солнцем спину жнецы. Love-matches that had populated the adjoining hamlet had been made up there between reaping and carrying. Здесь в пору между жатвой и вывозом снопов заключались любовные союзы, от которых прибавлялось население соседней деревушки. Under the hedge which divided the field from a distant plantation girls had given themselves to lovers who would not turn their heads to look at them by the next harvest; and in that ancient cornfield many a man had made love-promises to a woman at whose voice he had trembled by the next seed-time after fulfilling them in the church adjoining. Под изгородью, отделявшей этой поле от дальних огородов, девушки отдавались возлюбленным, которые к приходу следующей жатвы не хотели и глядеть в их сторону; и не один мужчина клялся на этом старом поле в любви к женщине, один голос которой Приводил его в страх уже через год после того, как клятвы эти были скреплены в ближайшей церкви. But this neither Jude nor the rooks around him considered. Но ни Джуд, ни грачи, летавшие вокруг, не задумывались над этим. For them it was a lonely place, possessing, in the one view, only the quality of a work-ground, and in the other that of a granary good to feed in. Для них поле было уединенным местом, для Джуда - местом его первой работы, а для грачей -житницей, где можно подкормиться. The boy stood under the rick before mentioned, and every few seconds used his clacker or rattle briskly. Мальчик стоял возле скирды и то и дело пускал в ход свою трещотку. At each clack the rooks left off pecking, and rose and went away on their leisurely wings, burnished like tassets of mail, afterwards wheeling back and regarding him warily, and descending to feed at a more respectful distance. Пугаясь шума, грачи переставали клевать, поднимались и улетали, лениво взмахивая блестящими, как латы, крыльями, потом, описав круг, возвращались и, настороженно поглядывая на Джуда, снова опускались уже на более почтительном расстоянии от него. He sounded the clacker till his arm ached, and at length his heart grew sympathetic with the birds' thwarted desires. Он гремел трещоткой, пока не заныла рука, и наконец в сердце его закралось сочувствие к птицам и их разбитым надеждам. They seemed, like himself, to be living in a world which did not want them. Ему показалось, что они тоже не нужны никому на свете. Why should he frighten them away? Зачем их пугать? They took upon more and more the aspect of gentle friends and pensioners-the only friends he could claim as being in the least degree interested in him, for his aunt had often told him that she was not. Мало-помалу они превратились в его глазах в добрых друзей и подопечных - единственных друзей, которые хоть как-то им интересовались, тогда как его двоюродная бабка не проявляла к нему никакого интереса, в чем не раз признавалась ему сама. He ceased his rattling, and they alighted anew. Он перестал греметь трещоткой, и птицы опустились на поле. "Poor little dears!" said Jude, aloud. - Бедняжки! - вслух подумал Джуд. "You shall have some dinner-you shall. - Вам тоже есть хочется, так ешьте! There is enough for us all. Здесь на всех хватит. Farmer Troutham can afford to let you have some. Фермер Траутем не обеднеет, если вы и возьмете немножко. Eat, then my dear little birdies, and make a good meal!" Ешьте, мои славные птички, ешьте на здоровье! They stayed and ate, inky spots on the nut-brown soil, and Jude enjoyed their appetite. Грачи остались, - черные пятна на коричневом поле, - и продолжали клевать, а Джуд радовался, что у них такой аппетит. A magic thread of fellow-feeling united his own life with theirs. Таинственная нить, дружбы соединила его жизнь с их жизнью. Puny and sorry as those lives were, they much resembled his own. Как ни жалка и убога была их судьба, она во многом походила, на его собственную. His clacker he had by this time thrown away from him, as being a mean and sordid instrument, --">