Георгий Караславов - Избранное. Том первый

опередить ее!»

Он быстро встал с постели, зажег лампу, посмотрел на жену, подошел к ней, постоял в нерешительности и, наконец, толкнул ее через толстые одеяла:

— Гина! А, Гина!

Старуха сонно пошевелилась, медленно подняла свою растрепанную голову и уставилась на него.

— Вставай! — лихорадочно-нетерпеливо приказал он.

— Что такое, Тошо? Уже рассвело?

— Вставай, растопи печку!

Она покорно встала, наскоро оделась, накинула на плечи старую, изношенную шаль и присела у кучи дров. Юрталан подождал, пока она растопила печь, потом взял спички и вышел. Старуха прислушивалась к его шагам — он поднялся по лестнице и вошел в комнату на другой половине. Дрова запылали, сгорели две лопаты угля, закипела вода в котелке, а Юрталан все не возвращался. «Что он там делает в холоде?» — удивлялась старуха. Она подождала еще немного, не вытерпела и пошла за ним.

Юрталан рылся в ее старом сундуке. На стуле рядом был навален ворох бумаг и документов.

— Что ты делаешь, Тошо? — спросила старуха, остановившись в дверях.

— Ничего.

Он был чем-то увлечен, неспокоен и хмур. Старуха и раньше видела эти бумаги — разные расписки, векселя, нотариальные акты и купчие крепости.

— Зачем это тебе, Тошо? — спросила она, указывая на бумаги. — Подождал бы хоть до утра…

Он промолчал, увлеченный своим занятием.

— Или снеси все вниз, там разберешь в тепле…

Он брал бумаги, быстро разворачивал их, читал, иногда на секунду задумывался, потом раскладывал на стуле в определенном порядке. Старуха стояла у порога, озадаченная, встревоженная, — она поняла, что происходит что-то необычное. «Что опять задумал этот человек?» — спрашивала она себя, дрожа от тяжелых предчувствий.

Часть бумаг Юрталан положил обратно в сундук и запер, а другую тщательно завернул в старую газету и спустился в кухню. Там он еще раз просмотрел документы, отделил векселя и еще некоторые бумаги, сложил их в бумажник и выпрямился — костлявый, худой а хмурый. Потом подошел к окну, откинув край занавески, посмотрел на улицу, вернулся к столу, взглянул на часы и вздрогнул.

— Пора, — сказал он.

— Что, Тошо?

— Пойду заявлю на себя.

— Господи, Тошо!

— Сам заявлю, чтобы та не опередила меня, — объяснил он. — Если сам сознаюсь, — меня наверняка оправдают, а если стану ждать…

— Порази ее господь! — простонала старуха. — Все напасти от нее пошли.

— От кого бы ни пошли, но пришли, — мрачно промолвил Юрталан. — Знаю, откуда все это, да ладно… видно, суждено.

— А вдруг тебя посадят, Тошо? — всхлипнула она.

— На то божья воля, — пожал он плечами.

Они замолчали, и в эту минуту, казалось, все и было решено. Потом он вышел во двор, обошел хлева, поглядел на скотину, заглянул в сарай, на гумно, под навесы, остановился посреди двора и еще раз посмотрел вокруг. Было темно, мрачно, холодно, кое-где на горизонте мигали бледные, озябшие звезды. Начинало светать, в соседних дворах слышались шаги, хлопали двери. «Пора!» — вполголоса, но решительно сказал Юрталан и вошел в кухню.

— Вот! — подал он жене пачку денег. — Тебе на расходы. Векселя я оставлю Тоню, дам ему и денег немного. Что понадобится, обращайся к нему.

— Тошо, Тошо! — она всхлипнула и повисла у него на шее.

— Слушай, что я тебе говорю! — строго сказал он, но не отодвинулся. — Алекси не давай ничего. Ничего — поняла? Если потребуется что продать, пусть это делает Тоню.

— А Алекси-то ничего не накажешь?

— Ничего.

— Сказать ему… когда встанет?

— Ничего не говори. Никому не говори, куда я пошел, поняла?

— Поняла.

Юрталан закутался в кожух, завязал большим платком уши, сунул за пояс краюху хлеба и вышел. Он слышал сдавленный плач жены, но не обернулся ни разу, только беспокойно передернул плечами и потонул в сумраке заиндевевшей улицы.

Светало уже, когда он вышел из села. Небо быстро бледнело, легкая мгла, поднимаясь вместе с последними хлопьями предутренних сумерек, открывала уснувшие поля, дремлющие оголенные деревья и низкие отлогие черные холмы вдалеке. Все, куда достигал взгляд, было знакомо Юрталану. Прежде он старался скорей увидеть свои нивы, свои деревья, — теперь же ему все было мило и дорого. Неведомая ранее боль сжимала его сердце. Забыв обо всем на свете, он быстро шагал, жадно и ненасытно любуясь красотой спящего поля, и глаза его наполнялись слезами.

Перевод И. Шептунова и --">