Надежда Алексеевна Горлова , Владимир Иванович Новиков , Ольга Валериановна Эдельман , Александр Викторович Иличевский , Александр Семёнович Кушнер , Александр Иванович Агеев , Александр Михайлович Стесин , Журнал «Новый мир» , Сергей Павлович Костырко , Роман Валерьевич Сенчин , Борис Григорьевич Херсонский , Владимир Алексеевич Губайловский , Игорь Викторович Савельев , Павел Андреевич Руднев , Валерия Ефимовна Пустовая , Павел Михайлович Крючков , Валерий Анатольевич Сендеров , Наталья Андреевна Сиривля , Евгения Вежлян , Ксения Константиновна Дьяконова , Ксения Андреевна Щербино - Новый мир, 2007 № 01

А вечером, когда, нахлопавшись по плечам да с косыми улыбками, сели за привезенную водку, — ей даже не нашлось, что пить! Пригубив — ошпарив гадостью рот, она так и просидела, наблюдая за пьяными. И можно было не делать участливо-приподнятого лица. Ведь на нее — ноль внимания.

— Пригласим Кузьмича? Это мой сосед. Мировой дедуля! Во-от такой человек. Считай, сколько ему — лет восемьдесят? — а здесь уже зажег с бабкой из двадцать первого дома... Не, вообще — очень веселый...

О господи! Подружиться с восьмидесятилетним стариком просто потому, что больше не с кем. Улыбаешься-улыбаешься, а глаза-то затравленные, Костя.

И вот сидят, раскрасневшиеся, разухабистые, травят байки, и видно, что Костярина ну просто распирает от радости — а кто к нему ездил все эти месяцы? Ну, мать, ну, родня. С кем повспоминать... да хотя бы и поездку на Утчу.

— Утча? Это что, гора такая?

— Река! Кузьмич... вы... вы что, не местный, да?

Старик фыркнул в усы, добросовестно перечислил, где жил, где воевал, а где — в Польше — был в плену...

— Вы были в плену? — Ева, пытаясь разыграть прилично-официальный разговор за столом; какой там, в этом месте! — с миской, где в маринадовых соплях плавают грибы, мерзкие, как гуманоиды.

— А как же, милая девушка! Я ж из него бежал.

Костя закатил глаза — в шутку, конечно, но он и правда слышал все это сто раз... А дед-то воодушевился, ступив на знакомую почву:

— Мы копали рвы под Хелмом, заставляли нас, чтобы, значит, наши же танки не прошли. Работали кое-как!.. Долбишь, значит, ломиком в четверть силы, для виду, и сам ненавидишь эту яму, прямо вот шепчешь: не ройся, не ройся. В другое время нас бы-ыстро постреляли бы за такую работу. А тут просто не до нас. Паника, наши подступают. Немцы бегают, жгут архивы. Но лопатами шевелим кое-как... Тянем время. Жили в бараке. Обидно в плен попасть в самом конце войны! Ну ладно хоть в лагерь уже не повезли, бестолково подержали при линии фронта...

Ева усиленно внимала, работала лицом, хотя ей дела не было до Польши, до войны, и виски сводило отчаяние.

— Да... Работаем — пять дней, шесть, неделю... И тут доходят нехорошие разговоры. Что погонят нас все-таки в лагерь, в Германию. А наши же близко совсем! Стали думать. Решили — завтра же бежать. А как вышли на работу, копаем, сами на конвой поглядываем. Немцу не до нас — вывозят какие-то ящики, грузовики столкнулись, помню, — пыль, крики... Смотрим — остались с нами четверо, да и те на нас как-то без внимания. Ну, мы и... По сигналу — Гришка Величко рукой махнул. Один стоял рядом со мной. До сих пор помню его, лысенький такой. У меня лопата была, и я его — на! — со спины, по затылку! Он упал, ну а я стал автомат снимать, а он на нем лежит, переворачивать, возиться — некогда, наши все уже побежали. Так и оставил автомат-то, до сих пор жалко.

Кузьмич сам задохнулся от восторга, сбился с темпа, с сердца, — крутанув головой, зацепил слабосоленый — да просто безжизненный — гриб.

История ждала веского финального аккорда, этакого венца словес от спасенных молодых поколений, но вместо этого — погас свет. Беспокойно завертелись головы. По бликам угадывался искаженный кусочек пространства — бутылка. Гнусно хмыкнув, Костя напомнил, что вообще-то отбой, и начнется обход, и надо бы замести следы: это и стали делать, гремя стеклом во мраке...

Девушка не могла больше сдерживаться. Деревенская темнота, со слабым лоскутком от уличной лампы, едва осилившей бутылочно толстый плафон (это угадывалось по застывшей взволнованности блика) и пыльное оконце. Запах гадких грибов, кладбищенских, наверное. Ублюдочность пьяная. Предательство Олега, на нее так и не глянувшего...

А главное, теперь, в темноте, слезы можно было отпустить, и они хлынули, побежали, закапали на руку. Рот в немом крике. Да только бы дыханием себя не выдать.

— После обхода — я к Марусе ночевать. А вы, значит, тут располагайтесь.

— Да бросьте вы, Кузьмич! Всем места хватит.