Акмурат Широв - Путник. Лирические миниатюры

по-другому. И я благодарен этому столу.

2

Ужасно, когда человек больной и сам за собой не может ухаживать. Она все делала. Делала бы так родная сестра? Выходные дни ей приносили отдых, а мне — мучения. Когда пришла за градусником, показал ей записку: я тебя люблю. Она засмеялась, и я — в ответ, будто это веселая шутка. Когда ушла, меня начали душить слезы. Лежал, с головой укутавшись одеялом, и плакал. Это были хорошие слезы, после них я стал выздоравливать.

3

Я весь пропитан больничным запахом. За окном дожди и туманы, зонтики и лужи. Так и не простился с последними снегами, не подышал апрельским воздухом, напоенным тучами, не увидел, как растут травы, не услышал, как поют птицы в эту весну. Интересно, как пестрит публика на проспекте, как трамваи движутся под дождем, как выглядят дома за рекой, как пахнет метро? Здесь сестры плавают, как лебеди, а под кроватями стоят «утки».

НАРОД

Он много видел своих соплеменников в тех краях, где родился. Там было их столько, сколько песчинок в пустыне. Они были песком, забившимся под саксаульные кусты, в трещины глиняных стен, в линялую шерсть верблюдов. Они мылись песком. Они были просоленными каракулевыми шкурками. Они были молитвенным ковриком в середине Азии. Они были ковровым узором хурджина на крестце земли. Они были худосочными от чая и сухих лепешек. Они были пылкими и пыльными. Говорили так, будто под языком нас. Как будто распух язык. Потому и постоянно смачивали его зеленым горячим чаем. Им нравилось выглядеть степенными. Начинали речь с обстоятельного вступления. Слушая, медлительно кивали головой. Кивок они заимствовали у верблюдов. Они были колотушкоголовые (долихоцефальные). На вершину бритых голов цепляли круглые, простроченные (как джинсы) тюбетейки. Тюбетейки они называли «потниками». Они были безрассудны, когда кровь била в голову,— наследственные наркоманы солнца! А так — ленивы. Они были чучелами пустыни, чумазыми, «чучмеками»! Назови так — смеялись, уверенные, что они пуп земли. Больно много они воображали о себе! Но попробуй так называть их теперь!

Теперь они не забитые, теперь они скачут наравне с другими, теперь они на других оглядываются, теперь они знают, что не одни на земле. Теперь они пришли и в другие края — лесистые, травяные, гористые. Теперь у них чувство неполноценности...

ОДЕТЫ ПО-ЗИМНЕМУ

По эскалатору спускаются прекрасные звери: лисы, норки, песцы. Некоторые из них в милом заблуждении, что за ними следят охотники, притаившиеся за сугробами,— от этого они вдвойне хороши. На целый день их поглощают заводы, и днем город на красоту скуповат. Одни из «зверей» за станком, другие за столом трудятся, пока на губах не сотрется помада, пока запахи духов не сдадут смену запахам машинных масел, скоросшивателей. Эта порода «зверей» очень ценится — их охраняют на проходных строгие стрелки. По вечерам снова видим их бодрыми и свежими, словно цветы из меха, улыбок. Они раскрываются на эскалаторах, бульварах, в фойе в обилии неонового освещения. Но ничего не происходит. И растаявшие, как легкий дымок своих дыханий, усталые, увядшие и совсем уже не «звери», освободившись от туфель, как от капканов, они засыпают, и снятся им — охотники.

ПЕРЕВОД СЛОВА

Что есть лабыр? Лабыр есть бремя, груз, тяжесть. Лабыр несут либо на плечах, либо на сердце. Куда несут? К концу или к облегчению. Собственно, конец тоже есть облегчение. Только окончательное. Несут свалить или свалиться. Все несут лабыр, вереницей, по возрасту, плетутся. И женщины, толстые в поясе, несут. И старики, и старухи. Основную тяжесть несут молодые. Распорядитель справедлив — он считается с возрастом и крепостью плеч того, на кого наваливает лабыр. Все несут лабыр. Некоторых давит мысль о лабыре, некоторым она, наоборот, помогает. Лабыр несут в мешках, по песку. Ноги вязнут, губы сохнут. У некоторых караваны лабыра и бубенчики. Сам хозяин сидит на горбу и вроде ничего не несет. Нет. И он несет. Несет лабыр тревоги за караван лабыра.

Другое значение лабыра — якорь.

СОВЕСТЬ

Автобус пришел набитый до отказа. Но он был уже внутри. Протискивались с помощью колен и локтей. Никто не верил, что будет еще. Была уже поздняя ночь. Мороз, наверняка, доходил до сорока.

Автобус полз еле-еле. Он стоял у передних дверей, хоть и в тесноте, но удобно, а душу его согревала мысль, что скоро приедет в --">