Полина Воронова - Бы…

где он и остался трезветь и нецензурно сокрушаться тому, какими некультурными бывают заказчики. Мы какое-то время постояли бы и послушали из-за двери его стенания – на одном из них нам стало бы особенно смешно и мы рассмеялись. Андрей бы меня обнял – я уже не боялась бы никаких пьяных электриков, – и, все так же хохоча, мы бы загрузились в лифт, где занялись любовью между третьим и четвертым этажом. Потому что он прекрасен, а я невозможно сексуальна, потому что в лифте светло, романтичная любовь при свечах уже осточертела – а когда в квартире будет свет, уже непонятно: какой уж тут свет, если мастера у нас такие кособокие. Потом, садясь в лифт, мы бы каждый раз хихикали – а соседи думали, что у нас не все дома.

Или вот, когда мне было 23, я взяла отпуск и поехала отдыхать в Крым – с ворохом ярких платьев в неподъемном чемодане и фляжкой с наливкой в сумочке. Мне тогда досталась большая полупустая комната с окнами в пышный дышащий чем-то сладким и пряным сад. Кроватей было две рядом, и одну я тут же облюбовала для себя – а на второй каждое утро раскидывала содержимое своего чемодана, выбирая, чем бы поразить горячих южных мужчин: тогда я подпитывалась комплиментами и ощущением того, что я неотразима. По вечерам я, опьяневшая от моря, солнца и чуть-чуть от вина, возвращалась домой и смотрела на темное окно своей комнаты – хотелось бы, чтобы там горел уютный свет, но и без этого все было волшебно. Пробравшись к себе и не включая лампы, я садилась у окна, слушала громких цикад, срывала вишню с протягивающего ветки в окно дерева и мечтала о красивом светлом будущем – сейчас вот оно, тут, а тогда казалось таким далеким.

С Андреем было бы еще лучше. На второй кровати я бы уже не раскладывала платья, потому что на ней лежал бы Андрей с неизменной газетой в руках. Точнее нет, я бы, конечно, по-прежнему разбрасывала на его кровати свои наряды, а Андрей бы ворчал, грозился выкинуть их во двор и требовал «немедленно ликвидировать эти завалы». Пока я собирала бы тряпки, он выхватывал бы из их вороха что-то особенно интересное: «Не-не-не, а вот это оставь, это мне нравится!» Мы бы все дни гуляли по набережным и забирались на горы, мне было бы наплевать на горячих мужчин, но я бы специально надевала платье с открытой спиной – чтобы Андрей бросал ревнивые взгляды на восторженно цокающих языком южан и прикрывал мои голые лопатки ладонью. Я бы смеялась, и теплая рука на моей спине делала бы меня почти крылатой в солнечном свете и шуме моря, и я была бы невероятно счастлива. Мы возвращались бы домой пораньше, потому что Андрею надо успеть поработать, и он уединялся бы со своими бумагами под торшером с мягким абажуром. Бахрома на нем щекотала бы Андрею лоб, и он бы морщился и откидывал ее, не отвлекаясь от бумаг. Я сидела бы спиной к окну с книгой и иногда поверх нее смотрела, как он работает – а потом, когда умиротворение и радость переваливали через край, я бы уходила прогуляться перед сном. Вокруг бы кричали цикады, было очень тихо, темно и тепло, вдалеке дышало море – я будто бы грелась за пазухой у кого-то большого и доброго. А потом я бы разворачивалась и шла к дому, а окошко нашей комнаты светилось бы в ароматной темноте, а внутри бы ждал Андрей. Я бы специально не ускоряла шагов, чтобы оттянуть радостное ожидание того момента, когда я войду, а он поднимет на меня свои серьезные глаза и улыбнется. Я была бы совсем молоденькая, абсолютно счастливая и очень влюбленная.

Было бы еще много всего: мы бы смеялись и хмурились, я бы плакала у него на плече и засыпала бы рядом с ним, мир был бы огромным и широким, как бывает всегда, когда ты юная и влюбленная, а черными зимними вечерами сужался бы до размеров нашей теплой квартирки. У нас было бы больше времени на целых пять лет – и мы успели бы еще уйму всего. Эти пять лет теперь казались особенным подарком, и мне было тепло даже думать о них.

Когда Андрея не стало, я потерялась, не знала, куда девать свои ставшие лишними руки, ноги, голову, я все роняла и иногда замирала посреди комнаты, забыв, за чем шла. Искушение сесть на лавочку у его могилы и никуда не уходить было очень сильным. Я немного успокаивалась там, где я чувствовала что-то от Андрея, – пусть там не было его колючей небритой щеки и теплой улыбки, зато было ощущение его присутствия и знакомое имя. Меня оттуда уводили наши друзья, я покорно следовала за ними, потому что знала, что они хотят мне только добра, а спорить с ними бесполезно. Меня поили чаем и --">