Полина Воронова - Бы…

наливали туда коньяка, чтобы я наконец заснула. А я уходила с дивана из-под пушистого пледа, потому что там, под пледом, мне было холодно и нехорошо, и шла обратно на кладбище, чтобы хоть немножко заполнить себя Андреем. Мама плакала и говорила, что нельзя себя губить, кто-то подсовывал таблетки и давал визитки с телефоном «самого лучшего психолога, который очень помог, когда у меня…» и что-то еще. У меня из ящиков неожиданно пропали ножи, бритвы и даже маникюрные ножницы – на всякий случай, – но это было зря. Я совсем не хотела умирать, я просто хотела к Андрею.

А потом, на моей уже родной лавочке у могилы, я ужаснулась всему, что делаю. Я увидела Андрея ясно-ясно – будто он сел рядом со мной. И я поняла, что мне стыдно перед ним, очень стыдно. Потому что если бы не с ним, с Андреем, а с кем-то из наших знакомых случилась эта страшная нелепость, а я вела бы себя так, муж бы меня не одобрил. Я отчетливо представила, как он хмурит брови, глядя на меня, притулившуюся на грязной скамеечке, и пытается подобрать правильные слова. А потом он бы решительно взял меня за руку и повел домой – чтобы я пила чай и оживала. И придумал бы сказать что-нибудь правильное, как он умел. Всегда, когда я приходила к нему под бок, придавленная какой-нибудь бедой или очередной несправедливостью, он говорил: «Единственное, что мы можем, – это жить. Это такой протест против всего страшного, что творится в мире. Все, что мы, маленькие, можем противопоставить разрухе, несчастьям, беспорядкам и даже смерти – это жизнь». И он бы, конечно, повторил это снова. И был бы прав.

Тогда я ушла с кладбища – и пошла жить. Чтобы наша квартира, где пахнет свежеиспеченными пирогами и цветочным мылом, стала еще одним небольшим рубежом на пути преодоления жизненного кошмара. Баррикадка оказалась хрупкая и пока неустойчивая – но я пекла сладости, смотрела по телевизору комедии, приглашала гостей и планировала завести собаку. Я была уверена, что теплый мягкий язык и вечно виляющий хвост смогут сделать мои баррикады еще прочнее. И так постепенно разворачивалась жизнь, не лучше и не хуже той, что была, но все-таки жизнь – и я была уверена, что все правильно.

Солнце тихонечко ползло по небу, я закончила печь пирог и вынырнула из уютного теплого мирка горячей духовки, ванильного сахара и вкусной хрустящей корочки. Дел больше толком не было, я протерла пыль с подоконника и немного испугалась. Отсутствие какой-то деятельности до сих пор повергало меня в состояние ступора, и я старалась все время находить себе какие-нибудь занятия. Раньше соблазн вернуться на кладбищенскую скамейку был еще весомей, он уже немного уступил моему натиску, но все же посиделки у окна в наблюдении за вечереющим небом могли закончиться не очень хорошо.

Так что я решила соблазниться призывным декольте киношной красавицы на афише кинотеатра и посмотреть что-нибудь. А потом покопаться на сайтах в поисках собаки. А потом можно разобрать наконец книжный шкаф и вытереть пыль с книг, а потом… придумаю что-нибудь.

Я бодро стала одеваться, выбрала ярко-розовую помаду и юбку в тон. Закрыла за собой дверь. Лифт был занят, и я отправилась пешком, слушая, как цоканье каблуков поднимается к потолку и застревает в лестничных пролетах.

Пока приходилось тяжко, да. Но мои баррикадки становились все прочнее, я уже не так боялась и теперь искренне верила, что справлюсь и все будет хорошо. Потому что Андрей всегда оказывался прав, прав он и сейчас: что нам еще противопоставить всем бедам, как не жизнь? И я справлюсь, как же иначе?

Котик все так же спал на подоконнике, а при звуке моих шагов приоткрыл один глаз и, не дожидаясь прикосновения к волшебной кнопке, подставил мне свое пахнущее теплым мехом брюшко.

--">