София Шамилевна Галлямова - Стены

София Галлямова Стены

Чего только не придумывают в школе обо мне… В прочем, всё, о чём там говорили вне занятий, меня уже давно перестало интересовать. Тысячи людей – взрослых и не очень. И у всех своё мнение. Вот только чего ради? Зачем им всем было обсуждать меня – за спиной и в лицо? Других слухов им не хватает… Новых уже хочется.

– Сенсация! Сегодня у Энн не левый, а правый кулак в крови!

– Энн, может быть, расскажешь, что стряслось на этот раз? Снова пришлось выбивать дверь общественного туалета?

– А я слышал, что она деньги у нищего отобрала.

– Где же это?

– У заброшенного дома!

– Да она на голову обдолбанная, с такими лучше не водиться!

– А родители хоть раз видели её в этом году?

Нарочно ведь. Чтобы услышала, обернулась, ответила, может, даже заплакала. Я с трёх лет сирота… Давно уже не отвечаю на такое. А им всё не надоедает… У самих проблем мало, в чужие лезут. На кой чёрт?!

Выбежать из школы. Через дорогу. Дальше, вдоль шоссе. Передохнуть от быстрого бега. Может, пособирать на дороге сухие листья. И дальше. Направо через три перекрёстка. Семьсот шагов. Вновь направо. И я на месте.

Высокий пятиэтажный заброшенный дом. Леденящие душу просторы внутри и отводящие взгляды разбитые стёкла снаружи. Сотни почерневших колонн и треснувших вдоль и поперёк бетонных стен. Штукатурка, лежащая на полу вперемешку с пылью и щепками. Тонны несуществующего веса на душе. Тот самый груз, который помогает в любой ситуации выдавить всё, что рвётся из её глубин. У каждого должно быть своё «логово». Место, где он сможет выговориться – словами или искусством. И пусть логовом станет скамья в безлюдном парке, личная комната, пустой зал в школе, даже лесная опушка или полянка – главное, чтобы ты мог остаться наедине с самим собой.

Таким логовом я смело называла это место. Здание, сгоревшее незадолго до моего рождения. И долго ещё говорили, каким прекрасным театром оно было до катастрофы. Сколько знаменитых артистов и танцоров выступило здесь, сколько картин написали художники, ориентируясь на воспоминания, оставшиеся после великолепных номеров… Порой в этой пустоте эхо шагов звучит так, словно отвечают певучими голосами люди, погибшие во время пожара. И как, должно быть, жутко блуждать по пустым коридорам театра, в котором так охотно когда-то проводил часы и дни… Я не застала времени, когда по этим коридорам ходили тысячи людей. От того мне и не казались диким ужасом пустота и мёртвая тишь.

Я поднималась по лестнице. Всё выше и выше, концентрируясь на собственные ощущения и чувства. Стороной обошла обвалившийся потолок и упавший бетонный цилиндр на нужном мне этаже. Прошла под колоннами, протянувшимися друг к другу и тем самым сдерживающими хрупкую стену, что тоже норовила упасть. Больше мои шаги пыли не поднимали. На этом месте можно было, приглядевшись, увидеть протоптанную к центру зала дорожку.

В этом самом центре одиноко стояло деревянное кресло, потрёпанное катастрофой и временем. Честно, я уже не помню, где удалось его достать. Одно знаю точно – все эти годы оно пределы театра не покидало.

Убежище… Место, где я могла спрятаться от всех и выговориться тем, кто был готов слушать до смерти и с великим интересом. Со стенами.

* * *

– Я ведь просто кому-то не угодила, да?

Громкое эхо, катящееся по пустым комнатам и коридорам. Звуковая волна в здании, где стены давно уже не слышали чужого мнения и посторонних комментариев. И, под конец, оглушительная тишина.

– Я ведь просто решила остаться собой, потому что так захотела…

Казалось, если бы это место не отвечало мне моими же словами, режущими уши, я бы сошла с ума. Если бы оно, эхо, не заставляло сжиматься от страха, что звук сдвинет со своего места очередную щепку и рухнет следующая колонна, я бы решила, что спятила.

– Но я в своём уме. Не стану потакать тем, кому попросту нечего делать. Ведь этому меня учат все остальные? … – и снова пауза. – Хотя, казалось бы, кто меня только чему не учит… Кого слушать? И кем быть? …

Сидя на кресле, лицом к далёкой стене с продуваемым широким окном, смотрела на заросли в углах коридора. Чёрная плесень с каждым годом всё разрасталась… А, может, с каждым месяцем. Вместе с пылью оседали на пол старые краски с сожжённых картин – бордовые, зелёные, тёмно-синие. Смешивались с грязью и пеплом.

– В жизни бы не поверила, что однажды заговорю с теми, кто не намерен отвечать. Но мне было важно, чтобы меня попросту --">