Юлия До - Банальная история

плакала. Подружка ее, толстая девочка, говорила, что Гришка ломает водоросли, что он –нехороший мальчик, а в руках нехороших мальчиков водоросли не хотят танцевать (так дети называли колыхание водорослей). Сама толстая девочка в воду лезть отказывалась. Гришка, умный мальчик, уговорил Эллочку подождать, чтобы водоросли привыкли к суше, перестали бояться солнышка и детей (они верили, что водоросли – разумные существа). Эллочка согласилась, даже положила «своих новых питомцев» на мамин платочек, чтобы не потерять их в траве. Но вот вторая незадача: без воды, под солнцем и пристальным вниманием глупых детей, под натиском постоянных тыканий коротких пальчиков и палок, водоросли быстро высыхали и начинали неприятно пахнуть. Они пропитали запахом несвежей рыбы платок Эллочкиной мамы (который, как оказалось, Эллочка взяла без разрешения) и оставили некрасивое пятно на белом хлопке. Эллочку отругали и поставили в угол на целых пятнадцать минут! Это показалось Эллочке ужасным и несправедливым наказанием, поэтому она ни разу не навестила Гришу, который, просидев слишком долго в прохладной воде, а потом, будучи мокреньким на ветру, заболел и лежал в кроватке почти две недели. О том, что Эллочка с родителями уезжает домой, в город, маленький Гриша узнал от ее подруги, толстой девочки, которая принесла ему яблок, не таких сладких, как любила Эллочка, но вкусных.

– Эллочка не любила меня, – пробормотал Григорий. – Возможно, в этом все дело. Я открыл свое сердце, но ей нужны были только яблоки, побрякушки и водоросли… Я тут подумал: если все эти годы я не любил ни одну из тех женщин, что были со мной, но при этом делал все, чтобы уверить их в существовании любви, то… может ли быть так, что и они не любили меня? Чего стоило Людмиле сказать: «Я люблю тебя!»? Не помню, что б она плакала, когда я покинул ее, не помню, что б она вообще хоть что-то сказала или сделала. Ей было наплевать, она не любила меня. Возможно, формула любви проста: если ты не любишь, то и тебя не полюбят. Значит, меня никто никогда не любил…

Молчание в память о прошедших вхолостую годах и страдающем сердце. Лишь негромкие глотки Дуина и похрустывание костей кулаков Разина нарушали тишину.

– А как же Вера? – сквозь зубы спросил Разин. Его пальцы больше не сжимались в кулаки, он притягивал их за средние фаланги к ладоням, немилосердно давя на них до победного звонкого хруста.

– Думаешь, Бог поможет мне найти любовь? – фыркнул Григорий. – Я его не очень люблю, да и он меня…

– Да нет, ты не понял, я говорю про Веру, – терпеливо продолжал Разин, – Веру Носикову, мы же на одной улице жили, помнишь? В школе одной учились. Неужели забыл? – Хруст-хруст. – Вы с ней самого детства знакомы были. Неужели забыл?

– Нет-нет, я понял, о ком ты, но причем здесь Вера? – удивился Григорий.

– Она любила тебя.

– Что? Не-е-ет, – недоверчиво протянул Григорий. – Вера была моим другом, мы детьми еще были, играли вместе, дурачились. Я дразнил ее сначала, не помню, правда, за что и как, она плакала, пыталась всегда ударить меня, и… сладили как-то.

И вспомнилась Григорию Вера Носикова, какой она была в третьем классе. Толстая, некрасивая, с пробивающимися, еще неуверенными, робеющими на ветру, но уже заметными черными усиками над пухлой губкой. Она была злючкой, врединой, никто ее не любил. Это она, кстати, была подругой Эллочки, той самой, которая задиралась и говорила гадости про Гришку за дедовской баней. Ах да, за это и не любил ее Гришка, и мстил, как только мог! Дергал за косички, обзывался, показывал язык. На огонь она всегда отвечала огнем, и было это в порядке вещей, а однажды, отмучившись в школе, идя домой, довольно размахивая портфелем, перепрыгивая лужи, Гришка заметил слезы у больших зеленых глаз, глубину которых он заметил только тогда.

Непонятно, как они подружились, у них не было ничего общего. Им не о чем было поговорить, посмеяться, у Верочки совсем не было чувства юмора, так Грише казалось в детстве, сейчас же, вспоминая ту или иную шутку, он тихо, сдерживая слезы, посмеивался, а порой и хохотал, ведь лишь теперь, как оказалось, он дорос до них. Им всегда было весело вдвоем. Если не весело, то хорошо, уютно. Гриша до глубокого вечера сидел в гостях у Верочки (у него дома постоянно плакала младшая сестра), пил с ней чай, делал уроки. В комнате у Верочки было хорошо. Стены обклеены бежевыми обоями с золотыми завитушками, Грише всегда нравилось рассматривать их; часто они с Верочкой --">