Григорий Александрович Шепелев - Три креста

спросила, что они означают. Тёмненькая и рыженькая платочками хорошенько протёрли её лицо, потом дали закурить и растолковали, что где-то посередине между четвертым и пятым в трубе мусоропровода образовался засор.

– Айфон туда и упал, – заверила рыженькая, – я слышала!

– Твою мать, и что? – вновь распсиховалось отвергнутое дитя, – извлечь-то мне его как? Разве я пролезу в эту трубу?

– Конечно, пролезешь! Ты очень худенькая. Оксанка Фролова в неё пролазила, когда муж нечаянно выбросил её паспорт. А она толще тебя раз в пять!

– Раза в полтора, – уточнила тёмненькая, – сейчас. Тогда-то она была похудее и пролезала голая. Куртку снимешь – пролезешь. Но только поторопись. Кирюха с десятого этажа обещал две гири швырнуть в мусоропровод, чтоб они пробили засор. Пока ещё не швырнул. Наверное, стакан высосал и улёгся. Но берегись – он может вскочить в любую минуту!

– Ладно, – всхлипнула Кочерыжка, расстегнув куртку, – если я там навеки застряну или башку себе расшибу, считайте меня буддисткой!

Тёмненькая и рыженькая дали слово, что так и сделают. Скинув куртку, которую они взяли, блудная дочь сняла также туфли.

– Это ещё зачем? – удивилась рыженькая.

– Они очень дорогие! Если я там навеки застряну или башку расшибу, возьмите себе.

И, откинув крышку, жертва агрессии с тлеющей сигаретой во рту решительно встала маленькими ногами на острые металлические края. Они очень больно врезались в пятки. Вскрикнув, блондинка просунула в мусоропровод сперва одну ногу, затем – другую. Они прошли хорошо, но попа застряла. Тёмненькая и рыженькая опять помогли – нажали на плечи, и Кочерыжка благополучно скользнула вниз. Её ноги скоро уткнулись во что-то мягкое. Это мягкое зашуршало. Это был мусор, который плотно застрял в трубе. Решив, что пока всё складывается довольно удачным образом, Кочерыжка выплюнула окурок. Потом она согнула ноги в коленях, насколько это было возможно, и стала шарить руками в мусоре. Проклятущий айфон был вскоре нащупан.

– Ну что, нашла? – поинтересовались сверху.

– Нашла, – откликнулась Кочерыжка, стряхивая с руки яичную скорлупу. Пропихнув айфон, который всё продолжал записывать звуки, в кармашек юбки, подняла голову.

– Как мне вылезти?

– Мы сейчас принесём какую-нибудь верёвку!

Этот ответ настроил блондинку на долгое ожидание. Но оно оказалось не слишком долгим. Через минуту сверху донёсся грохот. Он нарастал. Приближалась гиря – судя по силе грохота, двухпудовая. Кочерыжка, ойкнув, вдавилась спиной в трубу. Руками она заслонила голову. Ей чудовищно повезло – чугунная смерть просвистела прямо перед её побелевшим носом. Но большой палец правой ноги получил удар. Он пришёлся вскользь по уголку ногтя, и палец выдержал, хоть его пронзила острая боль. А мусор стремительно пополз вниз. Вместе с Кочерыжкой. Та, завизжав, попыталась как-нибудь уцепиться за что-нибудь. Под руками, к счастью, ничего не было, кроме гладкой стенки трубы мусоропровода. Почему к счастью? Да потому, что следом уже летела другая гиря. Между вторым и первым она смогла догнать Кочерыжку, но из-за малой разницы в скорости от удара по голове проклятая дочь всего лишь лишилась чувств.

Глава вторая

Баян, гитара и Прялкина

Виктор Васильевич Гамаюнов отметил Пасху, что называется, зажигательно. Очень весело было всему двору и трём – четырём соседним дворам, а очень невесело – старшей дочке, Наташеньке, и жене, Елене Антоновне. Гамаюнов шлялся по этим самым дворам с баяном, играл и пел, а жена и дочка путались у него под ногами, прося вернуться домой, пока он не влип в какую-нибудь историю. Зря боялись – в своём районе Виктор Васильевич никуда не мог влипнуть. Здесь его знали все, да ещё как знали! В этой связи ему не составило никакого особенного труда ускользнуть от двух глупых баб, сев в чью-то машину, которая его увезла куда-то, а вечером привезла домой, слегка протрезвевшего и заляпанного помадой.

– А где баян? – холодно спросила жена, последней детали не углядев, поскольку младшая дочка, Дуня, перехватив папу во дворе, тщательно протёрла его лицо влажными салфетками, – пропил, что ли? Какое счастье!

– И не единственное, – ответил Виктор Васильевич, распуская галстук в прихожей, – в окошко-то погляди! Тебе там внучонка заделывают на лавочке.

У Елены Антоновны вырвался вздох презрения к мужу, однако в кухонное окно, серое от сумерек, она всё же бросила взгляд. Во дворе не было проходу от --">