Лиза Уингейт - Голоса потерянных друзей

запад, в сторону Техаса. Моих братьев, сестер, кузин и тетушку распродали в Биг-Крике, Джетте, Уинфилде, Сэйлайне, Кимболлсе, Гринвуде, Бетани и, наконец, в техасском городе Пауэлле, где нас с матушкой разлучили. Больше мы с ней не виделись. Меня новые хозяева купили в Маршалле, что в Техасе, и единственную из всех вернули Госсеттам, когда узнали мою подлинную историю. Я повзрослела, и все у меня хорошо, но я очень скучаю по своей матушке, и любые сведения о ней или о ком-нибудь из родных стали бы для меня большой радостью.　

Молю небеса о том, чтобы пасторы и друзья вняли крику моей отчаявшейся, измученной души и прислали мне весточку в Госвуд-Гроув, Огастин, Луизиана. Буду признательна и благодарна за любые сведения.

Глава первая

Ханни Госсетт. Луизиана, 1875　

Видения подхватывают меня, точно порыв ветра пыльцу, и в который уже раз, вырвав из мирного забытья, уносят в прошлое — на целую дюжину лет назад. Я чувствую, как мое девичье, уже почти женское тело вновь становится телом шестилетней девочки. И, несмотря на мое сопротивление, я снова вижу ее глазами все то, что случилось тогда.　

Сквозь щели в деревянном частоколе я различаю покупателей, собравшихся на торговом дворе. Под ногами у меня — по-зимнему стылая земля, истоптанная множеством чужих ног: больших, как у мамы, маленьких, как у меня, и совсем крошечных, как у Мэри-Эйнджел. Куда ни глянь, на влажной земле повсюду следы от пальцев и пяток.　

Интересно, сколько людей побывало тут до меня, гадаю я. Тех, у кого тревожно колотится сердце, а мышцы болят от натуги, тех, кому некуда бежать.　

Сотня сотен! А пяток — вдвое больше. А пальцев — и вовсе вдесятеро. Но такой сложный подсчет мне пока не под силу. Всего несколько месяцев назад мне исполнилось шесть. Сейчас на дворе «фырваль» — правильное название этого месяца мне все никак не дается. Язык не слушается, как ни старайся, и выходит что-то вроде блеянья овцы: «фыр-ва-ва-валь». Братья и сестры — все восемь! даже самые младшие! — смеются надо мной. Дело обычно кончается дракой, если, конечно, матушка ушла работать на поле вместе с остальными, или в прядильню, чесать шерсть и ткать.　

Возня наша не кончится, пока деревянная хижина не затрясется, а кто-нибудь из детей, вылетев в дверь или в окно, не зайдется ревом. Тут уж на крик непременно явится старая Тати и, вскинув клюку, скажет: «Ох и задам я вам сейчас, ежели не присмиреете!» Да как начнет нас лупить по ногам и задницам — не сильно, лишь ради игры. Мы собьемся в кучу, лезем друг на друга, точно козлята в попытке сбежать через забор. А затем — шмыг под кровати, и лишь коленки да локти торчат оттуда.　

Вот только больше этому не бывать. Всех матушкиных детишек — кого по одному, кого подвое — забрали. Тетушку Дженни-Эйнджел и трех ее дочек — тоже. Всех их успели распродать на торговых дворах, пока мы шли с юга Луизианы почти до самого Техаса. Дни сливаются в один большой день, и уже сложно понять, где мы, но нас все гонят за повозкой Джепа Лоуча: руки взрослых скованы цепью, чтобы никто не сбежал, а нам, детям, ничего не остается, кроме как шагать следом.　

Ночи и того хуже. Каждый раз мы молим небеса, чтобы Джепа Лоуча поскорее сморили усталость и виски. Но если он не засыпает, с матушкой и тетей Дженни случается страшное. А теперь и вовсе с одной только матушкой, ведь тетю Дженни продали. Нас осталось двое: матушка да я. И еще маленькая дочурка тети Дженни — Мэри-Эйнджел.　

Каждый раз, когда выдается минутка, мама вполголоса повторяет мне имена всех тех, кого у нас забрали, имена покупателей, победивших в торгах, названия мест, куда потом угнали наших близких. Начинаем мы с тети Дженни и ее трех старших дочерей. Следом вспоминаем моих братьев и сестер — от старшего к младшему: Харди — на Биг-Крик, покупатель — Де-Бас из Вудвилля. Хет — у Джетта, купил человек по имени Палмер из Биг-Вудз…　

Пратт, Эфим, Эдди, Истер, Айк и малышка Роуз, которую вырвали у матушки из рук в местечке под названием Бетани. Малышка плакала, а мама не хотела ее отпускать и умоляла о пощаде.　

— Нас нельзя разлучать! — повторяла она. — Малютка еще грудная! Малютка…　

Стыдно об этом вспоминать, но тогда я схватилась за матушкину юбку и, не сумев сдержать слез, закричала:　

— Нет, мамочка! Хватит! Не надо!　

Меня всю трясло, а в голове одна за другой проносились страшные мысли. Я боялась, что маму сейчас заберут, повозка снова двинется в --">