Виолен Беро - Как звери

Виолен Беро Как звери

Comme des bêtes

Violaine Bérot

Перевела с французского Мария Пшеничникова

Дизайн обложки Ульяны Агбан

© Violaine Bérot, 2021. First published by Buchet/Chastel, Libella, Paris, 2021. This edition is published by arrangement with Violaine Bérot in conjunction with her duly appointed agent Books And More Agency #BAM, Paris, France. All rights reserved

© Пшеничникова М. С., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Поляндрия Ноу Эйдж», 2023

* * *

Замысел этого романа зародился три года назад и вызревал в разных местах и в конце концов стал частью проекта, посвященного теме эволюции нашего общества, над которым я продолжаю работу по сей день.

За поддержку в этой долгой работе я благодарю:

регион Бургундия — Франш-Конте и горные луга Сапо-Леже;

фонд Жан-Микальски;

фонд Трей;

виллу ла Брюжер;

Национальный центр книги.

* * *

С начала времен

мы

феи.

С начала времен

мы парим над нижним миром

и наблюдаем за его жизнью.

Мы

феи

спрятавшись в пещере

под отвесной скалой

с интересом

тайком

наблюдаем.

Мы

феи

можем многое рассказать

о нижнем мире.

1

Он учился в моем классе. Лет двадцать назад. Там были ученики разных способностей. В начальной школе.

Он был действительно громадный. Необычайно высокий для своего возраста. Как мне кажется, даже выше собственной матери. Но я могу ошибаться. Он производил такое впечатление. Для ребенка своих лет он выглядел довольно крепким. Квадратные плечи. Очень широкий. Но главное — да, я повторяюсь, — он был действительно огромный.

Нет, он не окончил начальную школу. Там — как бы выразиться? — все прошло не очень гладко. И не из-за мальчика, нет, с ним как раз все было просто. Из-за матери. Она не согласилась. Отказалась от всего, что предлагали: от адаптированной программы, от того, как поступают обычно в таких случаях. Она оказалась непреклонной — и слышать ничего не хотела. С того момента он больше не приходил. И в моем классе не учился.

Нет, он не любил школу, хотя я вряд ли могу об этом судить. Скажу так: он боялся остальных детей. Думаю, меня тоже. Это лишь моя точка зрения, но он вправду опасался всего, и это было видно по его реакциям. Я усадила его одного за последнюю парту. Одиночество имело для него огромное значение. Остальные ученики тоже это заметили. К мальчику не подходили, уважали его уединение. Даже я обращалась к нему как можно меньше. Оставить его одного за последней партой, не обращать внимания — то есть делать вид, что не обращаем внимания, — оказалось проще всего. Иногда о нем на самом деле можно было забыть. Ни звука, ни слова. Он никогда не разговаривал. Думаю, от рождения. Хотя мы вообще мало что о нем знали. Очень странно: стоило только к нему подойти, он начинал рычать. Словно пес — простите, ужасно так говорить, но действительно было похоже. Мы подходили, а он рычал. Тогда мы оставляли его в покое. Чтобы он успокоился. Конечно, из инстинкта самосохранения тоже. Мы пятились, словно перед нами была собака — увы, по-другому не скажешь, но у меня и правда сложилось такое впечатление. Как только от него отходили, он успокаивался, словно нуждался в безопасном периметре. Эту границу нельзя было пересекать. Если к нему подходили слишком близко, он принимал присутствие за вторжение. За провокацию.

Я не знаю, понимал ли он. Представления не имею. Мне так и не удалось выяснить. Думаю, толку от того, что он сидел один за последней партой, не было никакого. Казалось, будто я его бросила. В специализированной школе ему бы помогли. Научили бы большему. Ну, я так думаю. В классе, полном других учеников, и с программой, которой нужно следовать, у меня не было выбора — по крайней мере, мне так казалось, я не знаю. Я могу ошибаться.

Да, я пыталась связаться с его матерью. Продолжить разговор. Я хотела, чтобы он вернулся в школу. Старалась. Но они жили не в деревне. Гораздо дальше. В нескольких километрах от Урдуша. Если мне не изменяет память, у них не было телефона. Мать не отвечала на письма. Директор школы тоже пытался — напрасно. С ними невозможно --">