Владимир Виленович Шигин - Битва за Дарданеллы

раскатаны водяные шланги. Предосторожность не лишняя, ибо погрузка пороха – дело нешуточное. При проходе баржы мимо на кораблях, согасно уставу, гасится всякий огонь. У баржи толстые, круто изогнутые борта и широченные люки для быстрой выгрузки порохов. Из недр ее стопушечному «Гавриилу» положено изъять полторы сотни бочек, каждая с английский центнер весом.

Мичман оглядел грузчиков. Как и положено, у всех матросов вывернуты наружу карманы, чтоб, не дай бог, где огниво не залежалось. Палубу до крюйт-камеры уже устилили мокрыми матами. Сама крюйт-камера в самом низу трюма. Чтобы добраться до нее, надо спуститься в люк опердека, затем через палубу в орлоп-дек, а там уж через броткамеру и в саму крюйт. В крюйт-камере заведующие уже изготовили шахту с помповым ящиком, где все время имеется вода на случай скорого затопления.

– Господь ныне, как никогда, близок к нам, ребята! – объявил матросам мичман. – Может, кто и хочет в рай, но вряд ли найдется храбрец, чтоб перелететь туда верхом на пороховой бочке! Матросы ответили дружным смехом:

– Жизнь наша веселая, для чего ж смерть звать тошную?

Подошла баржа, началась погрузка. Мичман распоряжался на верхней палубе, внизу в кромешной тьме владычествовали артиллерийский офицер со шкипером. Они расставляли тесными рядами по полкам бочонки. Дело это многотрудное, ибо от того, насколько правильно будут расставлены бочки, будет зависеть, насколько быстро можно будет употребить их содержимое в бою.

Пороха подавались на корабль тоже разные. Тот, что из самых крупных зерен, – артиллерийский, из зерен размера среднего – мушкетный, из мелких – ружейный. Вся остальная пыль именуется пороховой мякотью и идет на приготовление сигнальных ракет и фальшфейеров.

С пороховой баржей матросы управились до обеда. Едва облизали ложки у каш артельных – новая дудка. На этот раз на разгрузку баржи с ядрами. Ядра поднимали сетками с мелкой ячеей. В каждой сети по шестнадцать штук. Один раз сеть все же прорвалась. Но случилось это в самый последний момент, когда очередную партию уже готовились принять и ядра лишь рассыпались по палубе, никого не пришибя. Их быстро собрали и продолжили работы. Наконец опустела и вторая баржа.

С чувством исполненного долга, отстегнувши шпагу, отправился, наконец, мичман Броневский чаевничать в кают-компанию. Трудовой день позади, почему же не побаловать себя чайком с баранками? Но не успел сердешный подцепить щипцами кусок английского рафинада, как рассыльный объявил, что «господина мичмана немедленно просят к себе господин капитан». Соседи по столу недоуменно переглянулись: зачем капитану нужен какой-то мичман, когда и лейтенанты у него не частые гости. Явно неспроста! Похвальбы от подобных визитов на флоте никогда не ждут, а потому глядели вслед уходящему с большим сочувствием.

Спустя минуту мичман уже стучал в дверь капитанского салона. – По вашему приказанию!

Сидевший за столом и что-то черкавший гусиным пером командир «Гавриила» поднял глаза.

– А вот и вы, сударь! Что ж, не получилось у нас, видать, поплавать вместе. Готовьтесь сегодня же перебраться на «Святой Пётр». Получено предписание о вашем переводе. Не могу не признать, что огорчен. Виданное ли дело – забирать офицера перед самым началом кампании, но что делать, все решено без нас. Сколько времени надо на сборы? – В час управлюсь!

– Вот и хорошо, возьмете дежурную шлюпку. Я надеюсь, мне не придется краснеть за своего офицера! – Можете быть покойны, господин капитан! – Желаю удачи!

На кубрике в мичманской выгородке Броневский наскоро покидал в рундук нехитрые пожитки. Денщик оттащил рундук в шлюпку. Сослуживцы пожали руки, посочувствовали: покидать корабельную семью всегда нелегко, как-то там еще сложится, на новом месте?

Ближайшие друзья и однокашники по Морскому корпусу Паша Панафидин и Гриша Мельников тоже торопливо собирали свои рундуки. Первому велено было перебираться для дальнейшей службы на линейный корабль «Рафаил», а второму – на «Уриил».

– И чего такая спешка? – удивлялся Панафидин, запихивая в несессер мыльню и бритву. – Вроде бы всех уже на нонешнюю кампанию пораспределили, так зачем вновь колоду тасовать?

– Может, кому-то в поход дальний идти? – высказал свое предположение Броневский.

– Эх, хорошо бы! – мечтательно закатил глаза Мельников.

Отъезжающих ободряюще хлопали по плечу: мол, все образуется. Броневский спрыгнул с последней ступени трапа --">