Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский - Судьба

послал сына, с ним троих бойцов и сиплого — того самого бандита, что был старшим на обезвреженном кордоне. Конон — так его звали — должен был предупреждать Семенчика о приближении к кордону.

Стояла темная ночь, мерцающие в вышине звезды, казалось, только сгущали сумрак. Дорога подмерзла. Под копытами лошадей трещал хрупкий ледок. «Брат» Конон ехал впереди с перекинутой через плечо незаряженной винтовкой. Семенчик не отставал от него ни на шаг, держа карабин наготове.

Справа призрачным силуэтом встал лес. Дорога пошла на подъем. Конон остановил лошадь.

— Здесь, — вполголоса просипел он.

И в этот момент тишину разорвал зычный окрик:

— Стой, кто идет?!

— Здравствуйте, братья мои! — чуть дрогнувшим голосом ответил Семенчик. — Низко кланяюсь вашим начальникам и вам, верные сыны свободной Якутии.

Остальные полагающиеся слова постовой произнес с безразличием, а Семенчик громко и весело.

Их подпустили поближе. Подошли пять бандитов, стали приглядываться к ликам. Кто-то из «братьев» узнал Конона и радушно с ним поздоровался.

— Кого это ты к нам ведешь? — спросил он Конона.

— Из Чурапчи мы, — ответил Семенчик, — от господина Куликовского. Везем господину Коробейникову ко дню рождения балычка на закуску, оленьи языки, пять бочонков спирта, ну и еще кое-что: винтовки, ружья… А самое главное — к вам идет подмога, господин Куликовский послал. Сейчас должны подъехать наши. — Семенчик прислушался к приближающемуся лошадиному топоту.

Бандиты оживились.

— Давно бы так!.. Теперь красным амба! Много едет?

— Сейчас, брат, сам увидишь.

— Отлили бы нам спиртику, — заискивающим тоном попросил один из постовых.

— Нельзя, — сухо ответил Семенчик. — Все, до капли, приказано доставить командующему.

— Бочонки-то меченые, — нашелся один из бойцов.

Когда из темноты выплыли силуэты приближающихся конников, Семенчик крикнул:

— Я здесь, брат Федор! Все в порядке. Можете проезжать!

У второй заставы получилась заминка. Старший здесь оказался грамотным и потребовал показать бумаги.

— Какие бумаги? — выражая крайнюю степень удивления, спросил Семенчик. — Ты что, спятил? Никаких бумаг у нас нет!

— Должны быть бумаги, должны, — твердил в ответ старший.

— Да брось ты, брат! Все заслоны проехали, никто о бумагах даже не заикнулся.

Бандит заколебался:

— Почему ночью едете, а не днем?

— Да мы, друг мой, опаздываем маленько. Еще вчера вечером должны быть на месте. Заждались нас там. Вот и торопимся. Сам знаешь — дорого яичко ко Христову дню… Балык к столу не успеет.

— Нас никто не предупреждал. Обычно предупреждают.

— Не велено предупреждать, понял? Господин Куликовский сам сказал: пусть это будет для нашего дорогого именинника приятной неожиданностью.

Бандит сдался. Чиркнул все же спичкой — убедиться, какой лоскут на головном уборе собеседника, и махнул рукой:

— Ладно, проезжайте…

Эскадрон зарысил по дороге. Ближе к деревне перешли на галоп. Скакавший впереди Семенчик обнажил шашку. Свистел ветер в ушах, гулкой дробью стучали копыта. Остервенело залаяли деревенские собаки.

Федор обогнал сына и вихрем помчался по улице.

— Кра-а-асные! Кра-а-асные! — взбудоражили деревню дикие вопли.

Поднялась стрельба. С криком и руганью выскакивали на улицу очумевшие от страха бандиты. Их тут же настигали пули. Красноармейцы, сея ужас и панику, носились по деревне, тускло поблескивали обнаженные клинки… Оглушительно ржали разгоряченные лошади.

Уцелевшие в этой суматохе «братья», отстреливаясь, стали сбегаться за околицу, туда, где темнел лес. Федор расслышал сердитый командирский окрик: видно, пытались организовать сопротивление.

— За мной! — бросил Федор своим и, пригнувшись к гриве коня, помчался на этот голос.

Конники врезались в гущу шарахающихся тел… Усталое эхо долго еще повторяло крики, ругань, стоны, лошадиное ржание, звон сабель…

Гудзинского разбудили среди ночи, доложили: со стороны Чапчылгана слышна стрельба. Похоже, что там идет бой.

— Какой бой? — недоуменно пожал плечами командир отряда.

Гудзинский взобрался на колокольню, приложил бинокль к --">