Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк - Человек с прошлым

грязным пятном разлегся прииск. Вон и машину видать, и контору, и желтевшие отвалы -- словом, всю приисковую городьбу.    "Тепленькое местечко издалось,-- подумал Гаврюшка, подбирая поводья.-- Было погуляно, было поворовано..."    Умная киргизская лошадь начала осторожно спускаться по каменистой круче. Ей не нужно было повода, да и дорога к своей приисковой конюшне -- дело знакомое. С Чаушу гора Синюха выходила открытым каменистым боком, и спуск был для непривычной лошади не легкий. Гаврюшка повторял всем телом осторожные шаги своего коня, а в некоторых местах должен был откидываться совсем назад, чтобы не потерять равновесия. Как здесь все было знакомо Гаврюшке, каждый камень, каждый куст... Не мало он походил вот по этой самой дороге, пронося на промысла спирт. Дело аховое, и приходилось это всех прятаться. Не раз Гаврюшка спасался бегством, не раз его ловили, не раз стреляли по нему вдогонку, а вот он едет барином, на своей собственной лошади.    -- Вон и Дуван...-- вслух проговорил Гаврюшка, приглядывая из-под руки то место, где дорога пересекала реку.-- Было попито, было погуляно...    Ему вдруг сделалось скучно, а потом как будто совестно. Да... другие спиртоносы теперь вот как озлобились на него. Конечно, им завидно, ну, и злобятся. Еще вздуют, пожалуй, при случае: от них все станется...    Спустившись с горы, дорога пошла ржавым болотцем, едва тронутым корявым болотным леском. Здесь с трудом можно было проехать на одной лошади, да и то днем. Для спиртоносов это болотце было отцом родным: как погоня, сейчас в сторону, а тут и конец -- на лошади не угонишься по колеблющейся под ногами трясине. Случалось Гаврюшке и тонуть здесь, да ничего, оставался цел и невредим. Сегодня от болота так и парило. Пахло застоявшейся водой, гнилым деревом, мокрой болотной травой.    Подезжая к Чаушу, Гаврюшка несколько раз снимал шляпу, прислушивался и чесал затылок. Лошадь тоже насторожилась и прядала ушами.    -- Ну, ты, деревянный идол...-- понукал Гаврюшка.-- Не храпай!    Дуваном называлась небольшая круглая полянка, залегшая в двадцати шагах от дороги. Здесь "дуванили" скупленное золото... Издали полянку трудно было разсмотреть. Гаврюшка привставал в стременах и зорко оглядывался кругом. Тут держи ухо востро, а то как раз пролетит гостинец... В одном месте он остановил лошадь и понюхал воздух. Дело выходило скверное: с Дувана пахнуло дымком,-- значит, там кто-то был. Лошадь тоже почуяла присутствие человека и осторожно вытягивала шею. Гаврюшка чувствовал, что у него мурашки бегут по спине. А ведь всего-то дела -- переехать мостик через Чауш, а там сейчас же начиналась отличная дорога.    -- Ну, ну!..-- посылал Гаврюшка упиравшуюся лошадь.    Его вдруг охватило малодушное желание слезть с лошади и убежать, но было уже поздно. На всякий случай Гаврюшка достал револьвер и не спускал глаз с Дувана. Пропадать, так пропадать... До мостика оставалось всего сажен двадцать, когда послышался сухой треск и в воздухе взмыло белое облачко. Гаврюшка припал к лошадиной шее -- пуля просвистела под самым ухом. Лошадь рванулась и вынесла на берег, а сзади раздавался чей-то хохот.    -- Эй, ты, купленый вор!..    -- Вот я вас, варнаков!-- ругался Гаврюшка, делая выстрел по направлению Дувана.-- Я вас!..    -- Вор! вор! вор!..    На берегу Чауша показались три фигуры. Гаврюшка сразу узнал их: это были его недавние товарищи-спиртоносы.    -- Что, Гаврюшка, получил гостинец?.. Погоди, не так еще уважим...    -- Ах, вы, варнаки!.. Я вот вас всех в один узел завяжу... Попомните купленаго вора.    Гаврюшка еще что-то хотел крикнуть, но только погрозил нагайкой, повернул лошадь и быстро исчез.   

II.

   Отехав с версту, Гаврюшка вдруг разсердился.    "Что же это такое? Хорошо, что мимо пуля пролетела, а то ведь этак-то живого человека и убить можно до смерти... И убьют, непремено убьют!.. Вон как грозятся..."    -- Это за двенадцать-то рублей жалованья?-- вслух разсчитывал Гаврюшка.-- Ловко... И сапоги останутся и вся снасть, а Евгений Васильич другого обездного наймет. В лучшем виде... Тут не обрадуешься.    Гаврюшка серьезно разсердился и ругался всю дорогу. Он только сейчас сообразил, зачем ездил и из-за каких пустяков его могли убить. Евгений Васильевич посылал с письмом на прииск Трехсвятский, к Марѳе Семеновне, и ответ наказал привезти. Тоже, дело серьезное... Известно, какия такия дела у Марѳы Семеновны. Положим, она стакан водки подала, а все-таки спиртоносы могли убить за господскую блажь... Гаврюшка перебирал эти --">