Владислав Иванович Романов - Генерал нежного сердца

пост, то редко в каком доме увидишь скоромное: мужик ходил трезвый, хотя вчера еще его отливали в сенях.

Здесь, в Москве, Ермолов немало слушал и россказней про себя. Слухи ходили один хлеще другого. Одни уверяли, что, набрав разбойников, Ермолов удалился в Сибирь, там организует свою армию и многие из декабристов к нему сбегаются. Другие говорили, что ничего подобного, что он живет с гаремом под Орлом, понавез баб кавказских и пирует в свое удовольствие. Царь несколько раз наезжал к нему, а он выходил к нему пьяный, голый и с бабами в обнимку, на что император очень обиделся и теперь в Орел ни ногой. Третьи рассказывали, что Ермолов давно у поляков, вот они и воротят нос от России, потому что с таким полководцем и знать никого не хотят, и бояться всех перестали…

Сделав свои дела да послушав побасенок, Ермолов уже хотел уезжать, как вдруг в Москву наехал государь. Случай был удобный, чтобы напомнить о себе, но была у генерала и другая, более серьезная надобность в этой встрече.

Дня за два он случайно встретил на улице графа Михаила Федоровича Орлова, в прошлом храбрейшего генерала, которого Ермолов чрезвычайно уважал и ценил. Он знал, что Орлов был под следствием, но благодаря заступничеству брата, Алексея Федоровича, имевшего серьезное влияние на императора, сумел оправдаться и вновь вернуться в свой дом, который вела старшая дочь Раевского — Екатерина.

Ермолов обрадовался этой встрече еще и потому, что хотел через Михаила Федоровича передать благодарность его невестке, жене Алексея Федоровича, благодаря вмешательству которой Ермолову увеличили пенсию.

Они проговорили недолго, Орлов звал его к себе домой на обед, но Ермолов торопился тогда по делам, поэтому и заезжать к Орлову не стал. Михаил Федорович, поведав вкратце о своем житье, вспомнил печальную кончину зятя своего, генерала Раевского, омраченную тем, что он оставил после себя восемьсот тысяч долгов, да двух дочерей, кои не устроены в смысле приданого.

— В двенадцатом году мы были нужны, и награды сыпались на нас золотым дождем, а теперь вот умер герой и некому его долги заплатить!.. Одной вдове с двумя дочерьми сие не под силу, сыновья сами на жалованье, я тоже не у дел, лишних денег не имею!.. Вот такие грустные вести, уважаемый Алексей Петрович, от которых голова идет кругом, — вздохнул Орлов. — Я уж пытался через брата действовать, но государь молчит пока, ответа не дает!..

Они расстались, и у Ермолова защемило сердце. Обладая живым и горячим воображением, он представил себе бедную Софью Алексеевну, лишившуюся опоры и поддержки. И, узнав о приезде государя — буквально за час до отъезда, — Ермолов тотчас отправил коляску за своим мундиром, твердо решив добиваться аудиенции государя и просить за Раевского. Он был уверен, что государь ему не откажет.

Так оно и случилось. Государь, узнав о его желании увидеться с ним, немедля пригласил его к себе, оставил обедать, а потом более часа тепло говорил с ним о разных делах.

— Я уже давно чувствую свою вину, что не повидался с вами прежде, Алексей Петрович, — проникновенно говорил он, — и каждый раз собирался даже съездить навестить вас в Орел, но война и прочие события все не давали мне времени, чтобы осуществить свое намерение!.. Я помню о всех вас! И хочу вас, всех стариков, собрать около себя и беречь, как старые знамена!..

Ермолова покоробило это выражение «старые знамена», но он промолчал.

Николай Павлович тотчас предложил ему стать членом Государственного Совета, и Ермолов, поблагодарив его, напомнил государю, что он полководец и лучшее применение его способностям нашлось бы в армии. Император же, точно зацепившись за свою внезапную идею, стал горячо убеждать Ермолова, насколько полезен окажется он с умом его и опытом в делах государственных, кои так запущены вследствие нехватки умных и серьезных людей, что он, император, просто умоляет его согласиться и помочь Отечеству в сем важном деле.

Ермолов не нашелся, что ответить на такую страстную речь, и вынужден был ответить согласием. В конце беседы он высказал свою просьбу относительно долгов Раевского, и Николай Павлович обещал помочь.

— Все восемьсот тысяч, я каюсь, не смогу простить даже такому знаменитому мужу, как Николай Николаевич, денежные дела в государстве до чрезвычайности расстроены!.. — завздыхал он. — Может быть, тысяч триста, не более, а остальные я могу только --">