Владислав Иванович Романов - Генерал нежного сердца

походатайствовать, чтобы разложили на весьма продолжительный срок.

Ермолов поблагодарил и за это. После встречи с императором, на следующий день, он был обласкан императрицей, имея с нею также продолжительную беседу, в которой она настойчиво уговаривала согласиться Ермолова занять место члена Государственного Совета.

— Да ведь я согласился уже, Ваше Величество! — сказал ей ласково Ермолов, и Александра Федоровна, обрадовавшись, заговорила о его переезде в Петербург, о том, что они будут чаще видеться, и о всяких глупостях, кои Ермолов во внимание не брал.

«Что уж я им так понадобился?! — думал он, возвращаясь чуть позже в Орел. — Ведь мог бы отказать в службе — и все, ничего не предлагая взамен, а тут словно выгода какая-то есть во мне, коли так уж они оба заинтересованы… И пауки придворные это учуяли, зашевелились, бросились с ласками да ужимками, стали в друзья набиваться… Не было гроша, да вдруг алтын, вот уж истинно!..» — бормотал он, вздыхая да удивляясь сему неожиданному происшествию.

Он еще долго перебирал события недавних дней, пока не уснул.

Все это, как и предчувствовал он, оказалось сплошной насмешкой. Будучи избранным членом комитета по преобразованию Оренбургского края, а также членом комитета по преобразованию карантинного Устава, ничего не смысля ни в том, ни в другом вопросе, Ермолов, с месяц походив на заседания, запросился в отставку, которая с неудовольствием была высочайшим повелением разрешена.

Однако Ермолов уезжал из Петербурга со спокойной душой. Сдержал свое слово Дибич, и Вельяминов вновь отправился на Кавказ начальником штаба. «Что ж, — подумал Ермолов, — хоть Алексею Александровичу повезло, и он послужит Отечеству… За двоих…»

Слезы подступили к глазам, и Ермолов полез за платком. Вот уже и нервы ни к чему. Ермолов не стал расспрашивать Дибича, говорил ли он о нем. По грустному виду Ивана Иваныча он понял, что тот говорил о нем и получил отказ. Это теперь-то, когда он так обласкан, кажется, государем…

Ноги, закутанные шубой, все равно зябли. Кутузов когда-то на это жаловался: вот, вздыхал, все хорошо, здоровье отменное, а ноги, как проклятущие, зябнут. Ермолов тогда сочувственно ему покивал.

Увенчались победою и хлопоты по долгу Раевского. Алексей Петрович сам держал в руках бумагу, подписанную государем, по которой генералу Раевскому прощались триста тысяч и откладывалась на весьма длительный срок выплата 500 тысяч.

— Если придется встретиться там, будет чем порадовать отважного Раевского, — с улыбкой пробормотал вслух Ермолов. — Пока жив кто-то из нас, из той старой гвардии, мы должны держаться вместе, помогать друг другу… Старые знамена!.. — вспомнил Ермолов. — Лишь бы их моль не съела…

Будучи в Петербурге, Ермолов получил письмо от фельдмаршала Паскевича из Польши, куда для подавления восстания быстро направили графа Эриванского, такое прозвище он получил в качестве трофея, воюя с персами. Граф рассыпался в письме в комплиментах, звал его к себе погостить, точно ничего не произошло между ними.

— А что, собственно, произошло?!. — вслух проговорил Ермолов, и кучер Семен оглянулся.

— Что, ноги зябнут, Ваше Превосходительство?! — выкрикнул он. Черная борода у Семена так заиндевела, что стала совсем белой.

Ермолов махнул рукой, чтоб тот ехал дальше. Надо до вечера успеть вернуться, а там уж Семен спиртом их разотрет да шерстяной шалью обернет, вот и пройдет все.

Они чужие друг другу, а разве ездят к чужим в гости?.. Вот к Константину Павловичу он бы поехал, но тот сам боится царственного братца и сидит молчком со своей Жанеттой. Может, правильно и делает…

В Петербурге он обедал со стариком адмиралом Фаддеем Фаддеевичем Беллинсгаузеном.

— Перед вами стоит обладатель острова на Тихом океане! — весело представился он, и старик адмирал прослезился, обнял его, сказав, что всегда мечтал с ним встретиться. Что останется от Ермолова?.. Этот остров?..

Ноги зябли и мешали сосредоточиться на чем-то одном. Он ехал и так калякал сам с собой, перескакивая с одной темы на другую, перебирая, как четки, воспоминания о последних своих петербургских днях. Больше он в северной Пальмире не объявится, он это чувствует… Он ехал, торопился домой, где ждал его выживший из ума отец и медленная долгая старость. Впрочем, на иное он теперь и не претендовал.

…Ермолов прожил еще тридцать лет, --">