Александр Фомич Вельтман - Неистовый Роланд

ГЛАВА I

В одном из пятидесяти пяти губернских и пятисот пятидесяти пяти уездных городов Российской империи в заездной корчме ходил по комнате из угла в угол человек лет тридцати, важной наружности, с пламенными черными глазами, с пылким румянцем на щеках. На нем был синий сюртук; три звезды светились на груди; беспокойство и смущение выражались во всех чертах.

Двери в хозяйскую спальню были притворены. Подле спальни в кухне молодая еврейка стряпала кугель и готовила чай для постояльца.

Вдруг раздалось громкое восклицание постояльца.

— Ангелика! — произнес он отчаянным голосом.

— …Ангелика! — повторил знаменитый постоялец, остановись посреди комнаты. Очи его были неподвижны, поднятая рука тряслась.

— Природа! — продолжал он, — ты глуха к воплям несчастного! Слезы мои пробили дикие камни и не смягчили тебя, чтоб отдать мою собственность!.. В степь обращу я вселенную, чтоб в беспредельных равнинах Ангелика не могла скрыться от взоров моих!.. Ангелика! Неужели в обширном свете есть место, которое в состоянии утаить тебя?..

После некоторого молчания он ударил себя в грудь и продолжал голосом страдания:

— Боже всевышний! Бесконечная борьба!.. Или не довольно мучений?.. Какая фурия омочила ядовитый кинжал в крови моей?.. В юдоли спокойствия, в ее объятиях, в минуту блаженства… он сам совершил свой приговор!.. Может быть, она предпочла суровому названию воина нежное имя пастуха! Своенравное божество любви! Лей в рану мою яд!.. Она не чувствует его более!.. Что ж медлю я! Иди, ищи ее, несчастный!..

С сими словами он бросился в сторону.

— Тышэ, судэр! — вскричала еврейка шепелявым наречием, отскочив от исступленного постояльца. В руках ее был поднос, на котором внесла она засаленный чайник с чаем, другой с горячей водой, третий с молоком, блюдечко с четырьмя кусочками сахара и другое — с хлебом.

— А, Рифка! Теперь ты от меня не уйдешь! — вскричал знаменитый постоялец, сдавив в своих объятиях еврейку, едва только успевшую поставить поднос на стол.

— Дз! Тышэ, судэр! — вскричала еврейка, защищаясь от поцелуев, которые сыпались на лицо ее, и с трудом вырвавшись из рук постояльца.

Когда она выбежала из комнаты, неизвестный посмотрел пламенными очами вслед за ней; налил стакан чаю, выпил его почти залпом, прошел несколько шагов по комнате, снова остановился посреди комнаты, вскинул руки и закричал:

— Проклятый! И ты не сбросил их в ад!.. Да, я все опустошу, что только носит на себе отпечаток постыдной любви!.. Погибните, нечистые тени, блюстители гнусных наслаждений и свидетели моего стыда!.. О! Будь дыхание мое подобно бурному вихрю!..

Вслед за сими словами проклятия полились потоком; Рифка выбежала из кухни и приложила глаза и уши к скважине.

— Солнце! — продолжал неизвестный. — Скройся, если ты когда-нибудь приблизишься к золотому пути своему в этой плачевной юдоли! Луна! Отврати луч небесного твоего света от постыдного места! Вечная ночь! Покрой собою это адское жилище! Смертоносный воздух! Растли приближающегося сюда странника!.. Лютые тигры! Селитесь здесь!..

В это время наружные двери заскрипели, кто-то вошел в комнату. Неизвестный продолжал, но уже гораздо спокойнее:

— Солнце торопится скрыться от этого ужаса! Смотри! Видишь ли добродетель в рубище, а порок в шелку? Видишь ли горлицу? Над ней вьется ястреб… он уже схватил, раздирает ее сердце, кипящее еще любовью…

— Готово, судэр, — произнес стоявший в дверях. По голосу можно было догадаться, что это был фактор.

Деревянные часы, висевшие в углу, прокуковали шесть часов.

— Пора! — сказал неизвестный. Накинув на себя плащ, он вышел вон; фактор провел его по коридору со свечой, На дворе было уже темно; подле ворот стояла маленькая польская бричка, запряженная в одну лошадь.

— На водку фактору, судэр!

— Убирайся к чорту! — отвечал неизвестный, вскочив в бричку.

Кучер, сидевший на козлах, хлопнул бичом по тощим ребрам клячи, фактор со свечой воротился в комнату; копыта застукали о твердую землю, бричка задребезжала.

Без помехи катилась бричка; вдруг, при спуске под горку, навстречу обоз.

Из ближайшего дома свет ударил на улицу.

— Овраг!.. — вскричал неизвестный. Слова его прервались, бричка опрокинулась, звезды на платье мелькнули, раздался стон и вдруг умолк. Только слышно было, как на гору тянулись волы, да слышен был свист погонщиков, да хлопанье бичей и --">