Аркадий Трофимович Драгомощенко - Эротизм за-бывания

Драгомощенко Аркадий Эротизм за-бывания

Аркадий ДРАГОМОЩЕНКО

ЭРОТИЗМ ЗА-БЫВАНИЯ

Я вошел - куда не ведаю сам,

Понимание оставляло меня

я стоял - уходило все знание.

Св. Хуан де ля Крус.

Есть множество вещей, о которых почти не представляется возможным говорить, не рискуя впасть в бессодержательную многозначительность, невзирая на то, что эти вещи продолжают оставаться вожделенным объектом описаний и размышлений, пребывая горизонтом не только опыта, но и возможности высказывания о нем. Одновременно такие вещи кажутся до призрачности обыденно-привычными. Но зыбки и таинственны изначально, они, чьи смыслы, не схватываемые рассудком, раздражающие воображение, источали и продолжают источать необыкновенно завораживающее очарование странности бытия, - уже превратились в некое подобие осадка - словари, охотно предоставляющиe любой риторике тот или иной спектр значимостей - или же: историю применения слов, или еще: слепки некогда бытовавших "экзистенциальных территориальностей" (Ф. Гваттари).

В числе таких вещей находится "память".

Любезное предложение высказаться по ее поводу, поставило меня в очередной тупик некоего "начала", несмотря на деликатное указание пути, по которому могла бы следовать мысль.

И в самом деле, не искусительно ли поместить интересующий нас предмет в историческую и геополитичeскую перспективы? Паче того, для меня, проведшего жизнь в стране, чьи, скажем, более чем изумительные отношения с "памятью" и "историей" были отмечены еще недоумением Чаадаева, но благодаря чему мне досталась редкостная возможность наблюдать ее удивительные трансформации, как на уровне личности, так и общества. Но со временем притупляется все, в том числе и чувство удивления. Однако и впрямь, не подкупает ли патетика выражений: "народы, вспомнившие себя или - вспомнившие свое предназначение" и почти Платоновское: "человек, вспомнивший, что он человек"? Но я останавливаюсь, не без основания полагая, что эта тема найдет/нашла достойное освещение в выступлениях и дискуссиях, тогда как мне, человеку глубоко приватному в своих привычках и занятиях, хотелось бы, пусть поспешно и хаотично, коснуться предмета разговора с иной стороны или, если угодно, сторон. Точнее, напомнить о существовании других точек зрения. Хотя бы о возможности таковых.

В музее города Малибу, Калифорния, находится тонкая золотая пластина 22 х 37 мм с шестью выгравированными строками, по-видимому фрагментом гимна орфиков или памятки душе умершего о том, как ей небходимо вести себя в стране теней.1

Вот строки, буквальный перевод которых известен многим:

Я иссыхаю от жажды, гибну.

Напои меня, никогда не иссякающий родник,

который у благородного кипариса справа.

Кто ты? Откуда? ____________________ 1 Примечательно, что этот меморандум начертан на материале, природа которого в представлении амбивалентна - золото, солнце, свет неотделимы в мифологическом сознании от золы (в русском языке сама этимология прямо указует на их единосущность), - свет солнца в той же мере животворен, сколь и испепеляющ, а сам свет, точнее, его источник-солнце, неотделим от "тьмы", ослепления, как про-зрения сквозь стену оптико-центризма, управляющего не только эпистемологией, но и метафизикой культуры.

Я дитя Земли и звездного Неба,

но род мой берет начало в Небе. 2

Упоминаемый в приведенном фрагменте родник это, конечно же, Мнемозина, Память. Влага которого противостоит водам Леты. К тому же противостояние "живой" и "мертвой" воды заключено в двойственность природы говорящего, т. е. вопрошающего и отвечающего одновременно, совмещающей Земное-Титаническое и Небесное-Дионисийское. Однако, вопреки очевидной банальности такого "распределения" ролей и функций, что-то все же не позволяет в чтении этих строк увидеть раскрашеный гипсовый фриз из пропилей Постомодернизма.

Проследуем еще раз маршрутом проторенной фабулы, учитывая по мере возможности и амальгаму ее повествования: утрата памяти равна смерти; умерший, вошедший во владения Аида, в первую очередь утрачивает ее3. Царство Аида, мир ночи, есть собственно смерть или - забвение, тогда как день не терпит беспамятства - забывчивость оборачивается смертью "будущего" (так Орфей забывает о наставлении, преступает его и оборачивается... к собственной гибели) - поскольку память не что иное, как потенциальное будущее, берущее начало в длительности, повторении, продлевании, логика чего, как известно, --">