Максим Горький - Сказка

Максим Горький Сказка

Жил-был статский советник Оный, мужчина вдовый, и было у него три сына: один – серьезный человек, провокатор; другой – так себе, а третий – еще подросточек, Борькой звали.

Первый сын, конечно, заговоры устраивал, подкладывая знакомым бомбы и прочее, что надо для успеха дела; второй, занимаясь журналистикой, сотрудничал в изданиях всех направлений, а в свободное время добродушно помогал старшему брату, но теоретически был не согласен с ним и откровенно говорил ему:

– Чёрт знает чем занимаешься ты!

А тот возражает:

– Еще император Веспасиан^[1] доказал, что деньги не имеют запаха.

– Так ведь тогда деньги были металлические!

– Это мною не забыто, и я прошу платить мне золотом. Я, брат, тоже – брезглив…

– А все-таки лучше бы хоть в «Продуголь»^[2] поступить…

– Мне убеждения не позволяют в синдикате работать…

Поспорят немножко для упражнения в красноречии и братски разойдутся каждый к своему занятию, а то и вместе пойдут куда-нибудь, строго следя за тем, как бы невольно не предать друг друга.

А то старшой курит папиросу и вслух мечтает, как человек, исторически образованный:

– Хорошо было жить триста лет тому назад. Хошь – Шуйскому служи, не хочешь – иди к Тушинскому вору,^[3] а кроме того, – Сигизмунд!^[4] Ныне же все понятия исказились: совесть покупают нипочем, и везде невыгодно, везде беспокойно…

Средний брат соглашается:

– Трудное время! Раньше, бывало, во всех газетах одно и то же писали: «Будьте любезны, дайте нам реформы, а то мы все совершенно опаршивеем!» И всё было просто, ясно, даже начальство понимало. А ныне: в одной газете надобно жида травить, в другой – сокрушаться по этому поводу, здесь – велят лаять на оппозицию, там – притворяйся оной; разберись-ка в этом!

Папаша сочувственно вздыхает:

– Воистину трудно! И даже удивляешься, как сами-то редактора во всем этом разбираются?

Старшой – ему всё известно! – не без кокетства говорит:

– Ну, и они тоже не всегда удачно…

Борька же, по молодости возраста далекий от сих треволнений, ничем не занимался, просто – сунет пальчик в ноздрю себе, задумчиво подержит его там, сколько требуется скоплением обстоятельств, потом вынет и, показав папаше результат, убежденно скажет:

– Бя!

Было в нем что-то мистическое.

– Гм! – озабоченно думает Оный. – Следует ли отучать его от этой привычки, или же она знаменует особое направление сердца и ума во младенце?

И, живя в некотором замешательстве, всё не мог решить, куда бы Борьку направить.

– В потешные, – посоветовал средний сын.

– Но говорят, что там греческие нравы начинаются…

– Всё равно – везде изнасилуют, – меланхолически сознался средний.

А старшой смотрит на младшего серьезно и таинственно говорит:

– Подождите!

Ждут. А время всё идет да идет. Посмотрел однажды отец на Борьку и советует ему:

– Вытри верхнюю губу.

А тот – с гордостью:

– Это – усы!

– Однако! – воскликнул Оный и задумался: – Что делать? Сечь? Поздно…

Человек исконно русский, он всегда, как приступала необходимость решительно приняться за дело, долго и всесторонне задумывался.

– А ведь я не то сделал! Почему?

И вдруг снова сделает не то. Но зная, что сие есть черта национальная, не обижался на себя.

Так и с Борькой вышло: грамоте он кое-как научился, читал почти без усилий, а дальнейшему учить его поздно было: он уже на горничных со ржанием бросался и, оставив нос в покое, свирепо увлекался более низким занятием.

Отец заскучал было, но средний сын, как человек всесторонне развитой, нашел успокоительное объяснение:

– Оставьте, папаша! Просто – юношу интересует всё выдающееся; это вообще свойственно возрасту, к тому же, с точек зрения этики, экономики и гигиены…

И оправдал Борьку со всех точек зрения; старшой же совершенно серьезно говорит чужими словами:

– Даже камени находят место свое на земле, человек же тем паче найдет! Подождите.

А Борька начал постепенно проявлять интерес к жизни: увидит в газете объявление: «Ищут переводов» – и негодует:

– Ищут, а на какую сумму, не указывают! И почтовых или по телеграфу – тоже не сказано…

Среднего брата спрашивает:

– Ты объявления в стихах пишешь?

Тот конфузится:

– Честное слово, – говорит, – это не я!

– Боюсь, он несколько наивен, – сказал однажды Оный старшему сыну, но тот хладнокровно ответил:

– Сам Игнациус Лойола^[5] в юности был глуп…

И всё --">